Верлойн уплатил мелкую монету сборщику въездной пошлины и направил Гринальда прямо в город, мимо деревянных домиков, через ров, по подъемному мосту, беспрепятственно проехав через главные ворота, хоть и тут стояла стража. Жители столицы косились на красавца коня – нечасто сюда приезжают на восточных скакунах из свободных табунов Криданта. Коситься-то косились, да взгляды не задерживали, шли своей дорогой. Не принято в крупных городах на чужое глазеть – взгляд неправильно истолковать могут, а там и до брани недалеко.
Верлойн направил коня прямо к трактиру, который был рядом с базарной площадью. Знавал он этот трактир еще в давние времена, частенько туда наведывался, когда в городе жил. Новости послушать, с людьми о том о сем потолковать да эля пенистого испить. Сейчас он молил Небо, чтоб трактир на месте стоял.
И точно – стоит трактир, там же, прямо возле площади. Тоже вроде бы вырос чуток – стойло для лошадей появилось, парнишка гостевых коней чистит, овсом кормит. Не иначе как хорошо шли дела у трактирщика Хаймы.
Паренек лет десяти, завидев Верлойна, уже бежит навстречу, коня за узду берет, помогает спуститься. Взгляд у него зоркий – приметил кольчугу и меч, когда Верлойн с коня слезал да плащ распахнулся. Ишь как глаза вытаращил, смотрит испуганно, будто Верлойн его обижать собирается. Дал он парнишке серебряный, велел коня почистить и хорошо овсом накормить. А сам направился в трактир.
Переступив порог, Верлойн с удивлением обнаружил, что трактир Хаймы изменился мало. Вроде хозяин и конюшню отстроил, и пацанов в прислугу набрал, да, видать, самим трактиром заняться ему было лень. Повсюду была грязь и пыль, деревянные столы, казалось, не протирали со дня изготовления, что же до самой комнаты, то можно сказать лишь, что была она большой, тускло освещенной и, судя по аромату, висевшему в воздухе, никогда не проветривалась. Все, как три года назад, – ничего не изменилось, даже столы стояли в том же порядке, что и прежде.
Посетителей было мало – лишь пятеро запыленных путников, которые сидели в углу, так далеко от света, что разглядеть их было очень сложно, пара местных да путник в просторном темном плаще за столиком недалеко от входа.
У деревянной стойки, темной от времени и пролитых на нее за это время напитков, стоял тучный скучающий хозяин, подперший голову огромным кулаком. Голова его тоже была огромна, что твоя тыква, да и тело хрупкостью не отличалось. Хозяин был тучен, небрит и лыс. Маленькими водянисто-голубыми глазками он разглядывал Верлойна, не делая даже попытки кинуться навстречу и предложить лучший столик. Это говорило о том, что хозяин еще и невежлив. И это был не Хайма, хоть и похож чуток.
Верлойн улыбнулся, подошел к стойке и кинул на старое дерево золотой.
– Лучшего эля и лучшей жратвы, и чем быстрее, тем лучше!
Реакция хозяина была в точности такой же, как и у всех трактирщиков во всех королевствах континента: он сделал неуловимое движение рукой, и золотой исчез со стойки. Хозяин бросился на кухню, крича:
– Альв! Крида! Эля без воды и оленину! Живо!
Верлойн тем временем легким поклоном приветствовал путников и местных и сел у окна. Трактирщик снова возник перед ним и подобострастно спросил:
– Пожелает ли господин еще что-нибудь? У нас отменные фазаны, приготовленные по рецепту моей прабабки. Перед оленинкой бы...
– Эля хочу, – ответил Верлойн. – Горло с дороги пересохло – уж больно жаркая у вас тут осень.
– Сию минуту. – Трактирщик исчез так же быстро, как и появился.
Верлойн тем временем скучающим взором обвел помещение, догадываясь, что мало он здесь новостей сегодня узнает. Пятеро, сидевшие в дальнем углу трактира, хмурились и тихо о чем-то разговаривали, местные не обращали на него никакого внимания, вели неспешные беседы о предстоящей ярмарке.
Что же до одинокого путника в просторном плаще, то он сидел тихо, глядя на большую кружку перед собой, и даже не поднимал глаз, чтобы посмотреть, что происходит в трактире. Верлойн внимательнее к нему присмотрелся, благо он сидел недалеко и на свету. Видно его было хорошо – лицо широкое, брови густые, волосы черны как смоль. Трехдневная щетина, орлиный нос, шрам почти неприметный рассекал левую бровь. Лицом путник чем-то на волка походил – было в нем что-то хищное.
