С Верленом дело обстоит лучше — и не только потому, что Лепелетье и Матильда были более добросовестными биографами. Сочинять байки о Верлене было затруднительно, поскольку жизнь его проходила на глазах у многих людей. Считается, что Лепелетье можно полностью верить, лишь когда он приводит факты; неточности, искажения и умолчания возникают, когда начинается интерпретация этих фактов. Несомненно и то, что главной целью Лепелетье было оправдание друга. Со своей стороны, Матильда не вызывает особого доверия в роли обиженной супруги — хотя она взялась за мемуары только после появления записок Лепелетье, который представил ее главной виновницей не только неудачного брака Верлена, но и его беспутной жизни.
Об обоих поэтах было создано множество легенд — с той лишь разницей, что в легендах о Верлене всегда присутствует хотя бы крупица правды. Эти легенды можно было бы признать «правдивыми», если бы в них не выпячивалась лишь одна из сторон характера поэта. Напротив, легенды о Рембо почти всегда лживы от первого до последнего слова — понадобились усилия нескольких исследователей, чтобы поставить на них жирный крест. Как возникли легенды? Если говорить о Верлене, то они были порождены самой жизнью поэта — необычной во многих отношениях, но проходившей на глазах у многочисленных свидетелей. Что касается Рембо, то здесь легенды были сотворены близкими поэта — сестрой Изабель и ее мужем Патерном Берришоном. Не случайно Изабель Рембо провозгласила: «В том, что касается биографии, я признаю только одну версию — свою собственную». Разумеется, это была единственно верная позиция, поскольку столкновения с фактами «агиографические» сочинения Изабель не выдерживают — оставалось только отрицать все, что вступало в противоречие с «житием святого Артюра». Здесь нужно еще раз подчеркнуть, что Изабель Рембо брата своего фактически не знала, ибо он уехал в Париж в неполных семнадцать лет, когда его младшей сестре было одиннадцать, домой же возвращался изредка и на очень короткое время. Все важнейшие события в жизни Рембо происходили на глазах других людей — Изабель была свидетельницей лишь его последних дней. Что касается Патерна Берришона, то он занимался откровенной фальсификацией — в частности, когда готовил для печати письма Рембо. Между тем, переписка обоих поэтов служит неоценимым подспорьем для понимания многих фактов и обстоятельств.
О Верлене и Рембо написано множество работ. Но в биографиях обоих поэтов накопилось слишком много лжи и полуправды, которая хуже лжи. Решающий поворот произошел, когда были опубликованы источники — прежде всего, документы следствия и письма брюссельского периода. После этого уже невозможно было повторять прежние благоглупости, зато возникла другая тенденция: слишком многие авторы предпочитали и предпочитают стыдливо (а иногда агрессивно) обходить некоторые детали. Главный аргумент звучит так: не следует полоскать грязное белье гениев, полностью выразивших себя в творчестве. Некоторые биографы заранее обличают «близоруких» моралистов, которым даже прикасаться нельзя к «Сезону в аду»[2] — разве способны они оценить возвышенные прозрения поэта? Иными словами, биография поэтов по-прежнему остается камнем преткновения — особенно это касается брюссельской драмы, которая будто бы и не имеет большого значения для анализа творчества Верлена и Рембо. Между тем, в результате этих событий один из поэтов навсегда отрекся от литературы, а второй пережил глубочайший кризис, отразившийся прежде всего на его стихах. В силу ряда причин «фигура умолчания» характерна в первую очередь для биографов Рембо. Весьма показательно, что лучшая его биография создана на английском языке. О важности биографического материала недвусмысленно говорит один из лучших исследователей французской литературы Антуан Адан, написавший предисловие к полному собранию сочинений Рембо: «Мы не поймем творчество Рембо, если будем иметь ошибочное представление о том, каким он был человеком, если примем на веру те смешные рассказы о нем, которые были нам оставлены некоторыми авторами».
