— Ваше высочество… — вдруг всхлипнула Лола. — Ваше высочество, не надо… я не достойна…
— Что ты такое говоришь? Что случилось? Ты разбила что-то? Потеряла украшение? Испортила платье? О Единый, Лола, это же сущие мелочи…
— Нет, — лихорадочно замотала головой служанка и вдруг упала в ноги принцессе. — Простите меня, моя госпожа! Простите, но я не могу вам ничего рассказать… на мне печать…
Печать молчания! Кандида прекрасно знала, что это. Такую отец ставил подданным, которые хранили государственные тайны. Она не давала говорить на определенные темы, а если была выжжена в сознании, то и мельком касаться запрещенных вопросов. В последнем случае печать превращалась в настоящее орудие пыток, и сейчас Конда видела его в действии. По симпатичному личику Лолы пот стекал в три ручья, а пухлые губки кривились от жуткой головной боли, глаза покраснели и начали слезиться, но служанка все равно через силу продолжала:
— Я не могу назвать вам имен… Но знайте, госпожа, вам желают зла по крайней мере два человека. Один хочет вашей смерти, второй — нет… Ваше высочество, клянусь Единым, я никогда не сделаю ничего, что могло бы угрожать вашей жизни, но не только я…
Тут её горло сдавило спазмом, и Лола повалилась бы на пол, не приди ей на помощь принцесса.
— Все-все, хватит, я поняла тебя.
— Меня арестуют? — не спросила, скорее подтвердила служанка.
— Ни в коем случае! Раз я знаю, что ты действуешь не по своей воле, я буду осторожна и попробую выследить того, кто поставил на тебя печать. Я так понимаю, к Жанет мне тоже надо настороженно относиться… Скажи, как тебя заставили? Угрожали? Если тебе тяжело, не говори, — спешно добавила Конда. Хватит с Лолы борьбы с печатью.
— Дорогому мне человеку, — еле слышно прошептала девушка.
Принцессе тут же вспомнилось, что у Лолы никого нет. Она росла в приюте в окрестностях столицы до семи лет, пока Гвейн, самый шустрый и несносный из будущей Черной Тридцатки, не сбежал в очередной раз из дворца и не встретился с ней. Сын короля вознамерился непременно забрать худую чумазую девочку с собой, а свои желания Гвейн исполнял всегда. Два месяца Лола пряталась под кроватью своего нового друга и бегала с ним в пацанской одежде, благо няньки не замечали, что по внутреннему двору носятся не тридцать детей, а тридцать один, да и тёмненькая Лола вполне походила на сына Кандора Х. Раскусил их король, когда однажды позже полуночи заглянул в комнаты к своим мальчикам. Каково же было удивление Его Величества, когда в одной кроватке с Гвейном он нашел второго ребенка, причем не своего. Будущий негласный лидер Тридцатки сразу же заявил, что Лола останется здесь, а если нет, то он сбежит за ней в тот убогий детский дом. Кандор выслушал сына, взял на заметку, что надо бы проверить все приюты, и разрешил девочке остаться, отдав на попечение экономке. Именно Лола стала первой подругой Конды, и само собой решилось, что она станет личной служанкой принцессы. Позже, когда Кандиде исполнилось пятнадцать и одной Лолы стало мало, наняли еще двух девушек, Жанет — потомственную горничную из дома «дорогих кузенов» Монруа, и Карменситу — дочку-бастарда одного из знатных южных аристократов. Не прошло и полугода, как горячая Карменсита сбежала под венец со своим земляком-дворянином и укатила на малую родину, заявив, что её беременность важнее, чем то, то принцесса останется без одной камеристки.
— А брошку все равно возьми, — продолжала Кандида. — Ты моя самая верная подруга, раз призналась, несмотря на страх и печать. Скажи, почему ты сразу не обратилась к моему отцу?
— Страшно, — призналась Лола. — Рассказать я ничего не смогу, а Его Величество подвергать вас опасности не станет, выгонит меня и все. И печать… уже не снять… её выжгли, — снова через силу заговорила девушка. — Для этого нужно согласие… мое… и я согласилась… ради него…
Значит, у Лолы все де есть близкий человек, ради которого она готова пожертвовать собой. Подозревала Конда, к кому Лола неровно дышит, но как бы ей ни хотелось проверить свою догадку, она видела, какую боль причиняет подруге печать, и сдержалась. Только одно уточнила:
