— Текилу, чистую. И пива. Бутылку, с лаймом.
Гектора ее заказ, похоже, позабавил.
— Думаю, со времен администрации Джонсона такого заказа здесь никто не делал, — сказал Грейдон. — Ну-с, Пеппер. Как вы полагаете, удастся вам усидеть до свистка?[42]
Пеппер, услышав этот вопрос, улыбнулась:
— Вы что же, и на родео заглядывали?
— Заглядывал. Примерно за сто лет до вашего рождения.
— Вы меня удивляете, Грейдон. На посетителя родео вы совсем не похожи.
— Когда я был мальчиком, мы проводили лето в Вайоминге. Почему вы улыбаетесь?
— Я узнала, что лето можно «проводить», только когда попала на Восток, в школу. Значит, Запад вам знаком.
— Мой дед протянул туда железную дорогу, — ответил Грейдон, неторопливо помешивая мартини указательным пальцем.
— О, — откликнулась Пеппер. — Это сильно.
— Что касается родео, — сказал Грейдон, — я до моего свистка досидел. А вы только-только забираетесь на быка.
— Что же, придется надеть носки разных цветов.[43]
Старик улыбнулся:
— Ну и хорошо. Но только держитесь покрепче. Вам достался бык, который может и покалечить.
В первое утро посвященных Картрайт слушаний сенатор Декстер Митчелл выглядел блестящим образцом сенатора: щеголевато одетым, улыбающимся, с лицом выражавшим готовность смело взяться за решение самых сложных проблем, какие поставит перед ним нынешний день. Он выглядел… исторической фигурой. А часто ли можно было сказать о Декстере Митчелле, что он выглядит хотя бы пригодным для своей роли?
Объективы телекамер провожали его, пока он поднимался на подиум и переходил от коллеги к коллеге, пожимая руки, обмениваясь приветствиями или шутками, задумчиво кивая, то собирая лоб в складки, то ослепительно улыбаясь. Как бы вы к нему ни относились, нельзя было не признать одно: выдержки этому человеку не занимать. И камерам он безусловно нравился.
Что и не ускользнуло от внимания Бадди Биксби, который наблюдал за происходившим по телевизору.
Как правило, супруг или супруга кандидата сидит на слушаниях прямо за его спиной. И опять-таки как правило, этого члена семьи кандидата представляют девятнадцати сенаторам, коим на него в высшей степени наплевать, — и тем не менее они удостаивают его короткой благосклонной улыбки. Но не сегодня.
По нью-йоркскому офису Бадди была исподволь пущена утка насчет того, что мистер Биксби не присоединится в Вашингтоне к жене по причине «воспаления внутреннего уха». На самом-то деле все уши Бадди — внутренние, внешние и средние — пребывали в полном порядке. Правда же состояла в том, что Бадди предпочитал не высовываться, а причиной тому был странный, чрезвычайно неприятный визит, нанесенный ему под вечер в пятницу.
Он находился у себя в квартире и самым невинным образом готовился поехать в свой коннектикутский загородный дом — в одиночку, поскольку Пеппер так и сидела в ее идиотском отеле, продолжая злиться и, скорее всего, списывая на его карточку «Амэкс» чудовищные расходы, — когда снизу позвонил швейцар, сообщивший Бадди, что к нему пришли «два джентльмена из ФБР».
Джентльмены? Господи, да они выглядели, как персонажи «Клана Сопрано». Вежливые — очень вежливые — слишком вежливые. А когда вооруженные люди проявляют, беседуя с тобой, подчеркнутую вежливость, это здорово действует на нервы.
Возможно, они пришли в неудобное для него время? Им не хотелось бы показаться назойливыми. Судя по этой сумке, мистер Биксби, вы собираетесь куда-то уехать. Покидаете город? Или даже страну? Так вот, мистер Биксби, в ходе изучения прошлого вашей жены, судьи Картрайт, кстати, каждый сотрудник нашего бюро — большой, очень большой поклонник вашего шоу. М-м, спасибо. Да, так вот, в ходе этого изучения обнаружились один-два момента, на которые вы, как мы надеемся, возможно, смогли бы пролить некоторый свет. К слову сказать, сэр, речь идет отнюдь не о расследовании, посвященном непосредственно вам. Однако, если в какой-то из моментов нашего разговора вы сочтете необходимым, чтобы при нем присутствовал ваш адвокат, такое право за вами безусловно сохраняется. Адвокат? Да нет, все в порядке, просто не могли бы вы сказать мне, в чем дело-то?
