— Мне не хочется.
— Ты же сказала, что проголодалась.
— Уже насытилась. Дерьмом, которым ты меня кормишь. — И она направилась к спальне.
— Пеппер.
— Поцелуй меня в задницу.
— Я думал, — сказал ей в спину Бадди, — мы все это уже обговорили.
— Да нет, похоже, не все.
Под «всем этим» подразумевалась туманная заметка, появившаяся несколько месяцев назад на «Шестой странице»:[13] «Какой ТВ продюсер только что с безрассудной поспешностью уволил четвертую свою „личную помощницу“, юную и прекрасную, в обязанности которой входило не одно лишь снабжение его кофе с молоком?»
Пеппер хлопнула дверью спальни и тут же почувствовала себя полной дурой — какой смысл запираться в четырех стенах, если ты и вправду голодна? Впрочем, несколько минут спустя она услышала ответный хлопок входной двери. Она отправилась в «Линкольн-центр», набила там два больших пакета книгами о Верховном суде, в том числе и биографиями работавших в нем судей. (Удивительно, но многие из этих книг рассказывали о судьях, все еще действующих. Пеппер почему-то полагала, что итоги их работы подводятся несколько позже.)
Затем она накупила в китайском ресторанчике еды, приобретя в итоге сходство с не испытывающей недостатка в средствах рачительной домохозяйкой, оттащила свои трофеи домой и устроилась с книгами в спальне. Читала Пеппер допоздна и ощущала себя при этом нарушительницей неких правил, — она все прислушивалась, не вернулся ли Бадди, — снова оказавшейся в летнем лагере девочкой, которая после того, как в общей спальне выключают свет, читает, накрывшись с головой одеялом и освещая фонариком страницы, книжку «Нэнси Дрю[14] и странный кандидат в члены Верховного суда».
На следующее утро Пеппер обнаружила Бадди спящим на кушетке. Она забралась к нему под бок, а когда они встали, вчерашняя размолвка была уже забыта или, по крайней мере, засунута под сукно.
Они соорудили себе по «Кровавой Мери», позавтракали яичницей с зеленым луком и салатом, попутно следя краем глаза за одним из воскресных ток-шоу.
Еще нарезая лук, Пеппер спросила:
— Как тебе эта свистопляска с Верховным судом?
— Жопы они все, — ответил пребывавший в задумчивости Бадди.
— Малость смахивает на зоопарк, верно?
— И кому вообще это нужно? — сказал, разбивая яйцо, Бадди.
— Заседать в Верховном суде? Ты серьезно?
— Сидят девять старых пердунов в мантиях и перебрасываются записками.
— Ренквист. Уоррен. Брандейс. Франкфутер. Харлан. Блэк. Холмс. Маршалл.[15] Старые пердуны в мантиях? Я начинаю понимать, почему тебя занесло на телевидение, дорогой. У тебя подлинный талант к старому, доброму reductio ad absurdum.[16]
— Ты телевидение не трожь, — проворчал Бадди, — оно тебе эту квартиру с видом из окна купило. Кстати, я тут поразмыслил немного, — как тебе идея насчет того, чтобы подстегнуть обмен веществ нашего шоу?
— Ты это о чем? — опасливо поинтересовалась Пеппер.
— Да знаешь, я подумал, может, нам хватит возиться с гражданскими исками, — пора начать настоящие приговоры выносить?
— Бадди, — сказала Пеппер, — наша специальность — гражданские иски. И А: по таким искам люди в тюрьму не попадают; Б: я давно уже не настоящий судья. Так что не понимаю, каким образом мы можем отправлять кого-то в тюрьму.
— А я все продумал, — ответил Бадди. — Вместо того чтобы заставлять людей подписывать хиленькие мировые соглашения, мы по контракту обяжем их выполнять твои решения: проиграл — отсиди настоящий срок.
— Какой еще срок? Я же не могу посылать людей в тюрьму. Повторяю, я не настоящий судья. Что я, по-твоему, должна буду делать — звонить в городское Управление исправительных заведений и говорить: «Это судья Картрайт, будьте любезны, окажите мне услугу, посадите пару людей в тюрягу»?
— Да нет же, мы свою собственную тюрьму заведем, — торжествующе улыбаясь, сообщил Бадди.
— Это как же?
— Поставим в каждой тюремной камере по телевизионной. Скажем, проигрывает человек дело — ты отправляешь его в кутузку. В нашу собственную. На неделю там или больше. Мы устроим собственную тюрьму. Вернее, построим. В каком-нибудь месте помрачнее. На юге. Со сторожевыми вышками и — да! —
