Здесь царил таинственный, давно забытый дух — на лужайке было тихо-тихо… Наверное, по этой росистой траве когда-то ходила принцесса, и душистые еловые лапы гладили её по волосам… Вдруг в лесу раздался лёгкий треск: что-то белое, в буро-коричневых пятнах, бродило среди деревьев, а затем между стволами показался царственный олень с ветвистыми рогами; благородное животное выглядело таким смирным и кротким… А потом я увидела и других зверей, они без страха смотрели на меня своими добрыми глазами — наверное, когда-то они брали еду из рук прекрасной принцессы… Что за глупая мысль! Я же знала, что в тех комнатах жила вовсе не принцесса, а холостой господин, и что он умер — прострелил себе голову. Ужас!.. Помнили ли о тех временах торжественные ели с тёмными ресницами хвои? Я пошла дальше… Я не знала, сколько времени я бродила по лесу. Наверное, прошли часы с того момента, когда я сломя голову неслась вверх и вниз по склону холма. Я совершенно не представляла себе, где нахожусь, но во мне не было ни крупицы страха — он растаял в чистом лесном воздухе… Холм я уже оставила позади и была снова в низине, но где? Тропинки разветвлялись и пересекались, и я не знала, куда мне свернуть, — как вдруг в чащобе слева от себя я услышала мужской голос. Я сразу его узнала — то был голос приветливого старого садовника, который пытался мягко успокоить непрерывно кричащего ребёнка. Я пошла на звук и вскоре оказалась перед каменной оградой, за которой было светло — здесь кончался лес. Как бы мне хотелось взглянуть на маленького крикуна! Но я не могла вскарабкаться на забор — он был высокий и гладкий. Но я умела лазать по деревьям как белка, и к тому же это занятие, наряду с купанием, было моим самым любимым, — и вот уже через несколько мгновений я сидела на верхушке высокого вяза.
Я огляделась и увидела огромный кусок неба. По правую руку от меня раскинулся город со всеми его домами, башнями и роскошными променадами; за городом текла река — несомненно та самая, что пересекала владения Клаудиусов… Я была, сама того не подозревая, совсем недалеко от «Услады Каролины» — река протекала менее чем в двухстах шагах отсюда… Над рекой изгибался широкий каменный мост, а между её руслом и краем леса можно было увидеть целую россыпь элегантных загородных домов, окружённых живописными садами. Слева от меня, так близко, что я могла разглядеть любой предмет на верхнем этаже, стоял хорошенький швейцарский домик. Участок, на котором он располагался, был очень узок. Перед фасадом дома было разбито несколько цветочных клумб, а за домом над нешироким газоном раскинул свои ветви конский каштан — единственное дерево на участке, отделённом неширокой дорогой от каменной стены клаудиусовского леса.
Под балконом дома, отбрасывающим приятную тень, расхаживал старый садовник Шефер в розовом кителе из набивного ситца. Он, как заправская нянька, держал на руках маленького крикуна и тихо пел ему колыбельную. На газоне за домом играла девочка лет четырёх. Она была в белом платьице, её льняные локоны спадали почти до пояса. Игра совершенно поглотила малышку. Она обеими ручками рвала траву и складывала её в колясочку. Какое-то время девочка не обращала внимания на крики ребёнка, но потом она поднялась, обошла дом, сорвала цветок левкоя и протянула его своему невоспитанному братцу.
— Ты не должна рвать цветы, Гретхен, — папа не разрешает! — донёсся с балкона мужской голос.
Южная часть балкона была густо увита диким виноградом, сквозь который ничего не было видно. Из зарослей винограда выглянул юный Хелльдорф, работающий в конторе господина Клаудиуса, — я его до сих пор не заметила. В руках у него была книга, и хотя он и высказал свой упрёк строгим тоном, но при виде привставшей на цыпочки крошки по его губам скользнула нежная улыбка.
На мосту показался некий господин, ведущий под руку даму. На мгновение они остановились, прислушиваясь, а затем дама выдернула руку из-под локтя своего спутника и побежала к нетерпеливому ребёнку. Она тоже была в церкви — спешно положив свой сборник псалмов на ближайший садовый столик, она протянула руки к малышу, который при звуках её голоса мгновенно умолк, задрыгал ножками и, лепеча, потянулся к ней. С материнской нежностью она осыпала маленького толстячка торопливыми поцелуями. Затем левой рукой она обвила свою дочурку и притянула её к себе. Она была очень хрупкой, эта маленькая женщина, и можно было подумать, что её тонкая рука переломится под весом малыша. Женщина сняла с головы соломенную шляпу, к голубым лентам которой мальчик протянул свои неловкие ручки, и я увидела тонкое лилейное личико под копной таких же, как у Гретхен, белокурых волос.
