Она засмеялась и взяла за руку Дагоберта, который внимательно смотрел вслед моей тёте.
— Я не знаю — я, наверное, когда-то уже видел эту женщину, — сказал он и положил руку на лоб. — Бог его знает, где…
— Ну, это легко отгадать — ты, вероятно, видел её на сцене, — сказала Шарлотта и нетерпеливо потащила его вперёд.
Глубоко огорчённая, я глядела им вслед… Бедная тётя! Да, она была несчастная, преследуемая людьми женщина — а теперь ещё и то единственное, что у неё было, её красота, оказалась нарисованной.
Угловая комнатка, в которую нас привёл Шефер, показалась мне очень хорошенькой и уютной. В несколько минут старик развёл огонь в печке и поставил на подоконник вазы с розами и резедой.
— Узкая и низкая, — сказала моя тётя и подняла руку, как будто хотела достать до белоснежного потолка. — Я к такому не привыкла, но я вынесу — с благими намерениями человек может всё, не так ли, мой ангелочек? — Она сбросила шляпку и пальто и предстала передо мной в синем бархатном платье. Конечно, по швам и на локтях это роскошное платье поблекло и потёрлось, но оно облегало стройный стан; маленький шлейф подчёркивал поистине княжеское величие всей её фигуры, а в глубоком вырезе мерцала ослепительная грудь… А какие волосы! Надо лбом вились чёрные, как вороново крыло, локоны, они спадали ей на грудь и на спину, а на изящной голове лежали толстые косы — как она носила эту сказочную роскошь, я не понимала, а ещё менее — как она могла при этом так быстро и изящно двигаться.
Она, конечно, прочла это неприкрытое восхищение на моём лице.
— Ну, маленькая Леонора, нравится тебе твоя тётя? — спросила она, лукаво улыбаясь.
— Ах, ты такая красивая! — воодушевлённо воскликнула я. — И такая, такая молодая — как это только возможно? Ты же на три года старше моего отца!
— Глупенькая, кто же об этом кричит во всё горло? — воскликнула она, принуждённо улыбаясь, и приложила свой нежный пальчик к моим губам.
Оглядевшись, она заметила маленькое зеркальце на стене.
— Ах, это не годится, нет, так не пойдёт! — шокированно воскликнула она. — В этом осколке даже носа не увидишь!.. Как же я буду приводить себя в порядок? Я же не крестьянка, дитя, — я привыкла жить по-княжески!.. Ты же принесёшь мне другое, пристойное зеркало, чтобы я хоть приблизительно могла держать себя в порядке?.. Там, в замке, где ты сейчас живёшь, есть, конечно, какое-нибудь лишнее трюмо… Дитя — между нами — любой знак внимания, который ты мне окажешь в этой временной неприятной ситуации, обернётся тебе потом тысячекратной благодарностью с другой стороны… Достань мне всё, что мне нужно для удобства, — я за это отвечу.
— Как я могу, тётя? — смущённо ответила я. — Ведь мебель в наших комнатах принадлежит господину Клаудиусу!
Она улыбнулась.
— Мне бы не хотелось даже сдвинуть с места какой-нибудь стул, — серьёзно продолжала я. — Из «Услады Каролины» я при всём желании не могу тебе ничего принести; но, возможно, фрау Хелльдорф сможет одолжить тебе то, что ты хочешь, — давай поднимемся к ней.
Меня сильно повергло в уныние, что и маленькая женщина приняла мою красивую, роскошно наряженную протеже неприятно поражённым взглядом. Не помогло и то, что моя тётя неотразимо-сладким голосом сказала ей тысячу приятных слов и назвала обоих детей ангелочками с золотыми локонами. Тонкое лицо моей подруги не утратило своего выражения холодной, недоверчивой сдержанности, а когда я в конце концов нерешительно попросила её о зеркале, она окаменела, словно статуя, сняла со стены большое зеркало — её единственное, — передала его моей красивой тёте и сказала с несомненной насмешкой:
— Я обойдусь и без него.
— Будьте осторожны, Леонора, я очень вас прошу! Я тоже буду начеку, — шепнула она мне в коридоре, в то время как синее платье скрылось на лестнице.
Внизу я очень тихо положила на стол мой кошелёк. За это я получила поцелуй и заверение, что мне через очень короткое время «все мои маленькие жертвы» принесут тысячекратные проценты. Затем моя тётя принялась старательно прилаживать зеркало, а я с тяжестью в сердце вернулась в «Усладу Каролины».
