— Нет, ничего не было.
Не глядя на меня, она кивнула и направилась к лифту. Оставшись одна, я почувствовала, как меня сотрясает нервная дрожь. Даже сейчас, когда пишу это, чувствую унижение и горечь. Но теперь у меня есть ты и я ничего на свете больше не боюсь.
Как видишь, до встречи с тобой у меня не было ни малейшего шанса обрести семью. После знаменательного концерта я и вовсе обрекла себя на осознанное одиночество. Это было мучительно и по-прежнему казалось унизительным. Я скрывала свою любовь как что-то постыдное. Даже девчонки не сразу догадались, что со мной происходит. Они не оставили надежду свести меня с кем-нибудь и постоянно знакомили с неинтересными молодыми людьми. Эти знакомства ни к чему не вели, отношения вяло тянулись, покуда вовсе не сходили на нет.
Мой хороший, ты частенько ругаешь меня, что я много болтаю с подругами и выбалтываю лишнее. Это от одиночества, любимый. Ведь иной раз по нескольку дней я не слышу живого человеческого слова. Телевизор и радио не в счет. Так вот, тогда я долго держалась. Но однажды меня едва не разоблачили.
Во время нашего очередного девичника Катя заметила на внутренней стороне двери в комнату огромный черно-белый постер. С него чуть исподлобья, сурово смотрел ты.
— Что это? — брезгливо спросила Катя и посмотрела на меня как на своего пациента.
— Это Николай Красков! Помните, мы были в клубе, а он пел там со своей группой? — чересчур поспешно отрапортовала я.
— У меня еще не отшибло память, — холодно заметила Катя. — Что он делает у тебя?
Она ткнула в постер острым ноготком. Я сжалась, потупила глаза.
Любимый, ты не обижайся, но в мире обычных людей свои законы. Даме в моем возрасте стыдно жить иллюзиями. Стыдно влюбляться в выдуманных героев. К тому же я с детства помню заповедь: «Не сотвори себе кумира». Девчонки имели полное право на осуждение. Я и не пыталась им объяснять, как важно мне ежедневно видеть твои глаза, пусть даже с черно-белой фотографии.
На этом разоблачение не завершилось. Шура нажала кнопку CD на музыкальном центре, и оттуда полились звуки чудесной баллады. Тогда ты пел уже на русском языке в сопровождении классического оркестра. Зазвучала «Баллада» на стихи Николая Гумилева. Я знала, что это твой любимый поэт.
— Это тоже Красков? — удивилась Шурка.
Счастливо улыбаясь, я кивнула.
Они послушали немного, одобрили. Однако следующее открытие не сулило для меня ничего хорошего. Встречаясь на девичниках, мы любили смотреть старые записи наших совместных путешествий на ЮБК (Южный берег Крыма), как выражалась Катя. И вот именно Катя включила видеомагнитофон, уверенная в том, что нужная пленка уже заряжена. На экране телевизора показался ты в какой-то концертной записи отвратительного качества. У меня их было несколько, Пиратские записи, в прямом смысле слова из-за угла. Это все, что я смогла найти.
— Да-а… — протянула Катя. — Это уже диагноз.
Теперь я жалко улыбалась. Мне нечего было сказать в свое оправдание.
— Ты же обещала! — напомнила Шурка.
Любимый, я объясню, о чем речь.
Отчаявшись меня пристроить, девчонки взяли с меня обещание, что я постараюсь жить в реальном мире. Это означает: приглядываться к окружающим людям, радоваться каждому дню, не мечтать и не витать в облаках. Даже любимых поэтов на некоторое время забыть. Научиться «просто, мудро жить», как писала та же Ахматова. Словом, спуститься с небес на землю.
— Я как чувствовала! — изрекла свой приговор Катя. — Нет, дорогуша, ты неизлечима. Сколько можно твердить: надо быть реалисткой. Тебе, матушка, слава Богу, не шестнадцать лет.
«Почему слава Богу?» — подумалось мне тогда.
— Да ладно, Кать, — заступилась за меня Шурка. — Коля симпатичный. И поет хорошо.
Это она тебя назвала Колей. Ты уж извини, она такая. Весь мир воспринимает как братство.
— Разумеется, — отрезала Катя. — Он — где? — Катя еще раз ткнула ногтем в твой портрет так, что я вздрогнула. — А ты? — Она посмотрела на меня как на нашкодившую ученицу. — Я уже не говорю о том, что у твоего Коли, верно, имеется жена, дети. Ты на что тратишь жизнь? Ты что, вечно жить собираешься? Забыла, сколько тебе лет?
