— Вы, Александр Александрович, блистательно описали недвижимость нашего персонажа, но ошиблись.
— Отчего же? — Завадский искренне удивился, вскинув вверх брови и подправив кончики усов.
— Скорее всего, наш подопытный — потомственный дипломат. — Адъютант приложил руку к подбородку, позволив себе окинуть незнакомца взглядом, пока тот стоял вполоборота.
— Это было несложно, — парировал Завадский. — Здесь, кроме нас с вами, друг мой, все такие. Внимательно слушаю дальше.
— Он держится соответственно. Посмотрите, он что-то рассказывает князю, но при этом лицо у него бумажное. Даже не кивает. Это выдержка, которая воспитывается с молодых лет.
— Ну, допустим… Мне прямо интересно. Не останавливайтесь, коллега.
— Конечно, он состоятелен, но замок — вряд ли. Во Франции нынче не модно за крепостными стенами жить, — небрежно кинул капитан Лузгин, слегка прищурившись в подтверждение своей мысли.
— Ммм… Зря вы, Леонид Павлович, от стерляди отказались. — Завадский от удовольствия закрыл глаза, нарушив все возможные правила этикета. — По поводу Франции — самонадеянная догадка или можете аргументировать?
— Секунду…
Адъютант с каменным, беспристрастным выражением лица сделал несколько неторопливых шагов в сторону фуршетного стола, выбрал себе канапе и пару тарталеток, после чего вернулся к окну:
— Ну, точно тебе говорю, какой же англичанин станет надевать туфли от Жана-Батиста Ратуро́? Во-первых, англичане скряги, а во-вторых, это вопрос принципа. Какой островитянин купит французские туфли? И, конечно, дела у этого господина с недавних пор идут не лучшим образом.
Завадский, давно привыкший к манере своего друга делать выводы о судьбах людей по их одежде и манере поведения, всегда принимал правила этой игры и выдвигал свои версии наобум, искренне считая, что правильная мысль — это та, что пришла первой. Скептически покачивая головой, он продолжал разглядывать иностранного дипломата.
— Ну ладно туфли, но о делах-то?
— Обувь дорогая, но каблуки начали стаптываться. Для посольского человека, в каком бы ранге он ни состоял, мелочь недопустимая, — доверительно произнёс Лузгин, почти наклонившись к уху собеседника. К ним неспешным шагом приблизился чиновник посольства Подгорский, которого они так ждали.
— Приношу свои извинения, господа. Видите ли, срочные дела в канцелярии… — Илья Михайлович Подгорский едва заметно кивнул и расплылся в искренней улыбке.
— Весьма рад видеть вас в добром здравии, господин Подгорский. — Адъютант ответил взаимной, но едва заметной улыбкой. — Как ваша дражайшая супруга Анна Евгеньевна себя чувствует? Колики её покинули?
Исходя из реакции собеседников, Завадский сделал для себя вывод, что они ведут разговор на какую-то только им известную тему. Обычный вопрос из разряда обязательных при встрече вызвал у них какой-то нездоровый блеск в глазах и ухмылку, свойственную заговорщикам.
— Знаете ли, Леонид Павлович, лондонский воздух совершенно не полезен. Весь этот дым постоянный, туманы… Наша семья благодарна князю, что он нас там не оставил, а перевёл сюда, в Вену. Анна Евгеньевна совершенно страдала от дождливого климата, тем более доктор, кроме шести видов пилюль, прописал ей регулярное тепло и солнце. Его превосходительство господин посол — широчайшей души человек…
Лузгин окинул взглядом зал, будто ненароком отвлёкся от беседы, подозвал официанта со свежим бокалом шампанского, после чего непринуждённо продолжил:
— Не скромничайте, мой друг. Князь забрал с собой в Вену не только два экипажа сундуков и кофров, но и свои глаза, руки и голову. В вашем лице… Александр Александрович, разрешите представить. Илья Михайлович Подгорский. Числился при российском посольстве в Лондоне обычным чиновником. Коллежский секретарь, если не ошибаюсь. Но!
Завадский поднял бокал в сторону Подгорского.
— Я уверен, что после моего чудесного спасения с маскарадом из нашего посольства в Лондоне Илья Михайлович был вправе рассчитывать на повышение.
Пегие бакенбарды Подгорского, обрамлявшие похудевшее за последний год лицо, не шелохнулись. Демонстративно высоко вздёрнув подбородок, чиновник ровным голосом ответил:
