Бегом на помощь? — Тарапися не надо. Осмотреться, оценить.
Ценность помощи зависит не от усилий помогающего, а от глубины задницы, в которую влетел помогаемый. Чем глубже — тем выручка от выручки больше. В смысле: благодарность за избавление от неприятностей безграничнее. В разумных пределах, конечно.
* * *
Диалог двух голосов, «богатого» и «хрипатого», по теме: «Гнев Господен и особенности его проявления», продолжался:
— А нам — по х…ям. Ну-ка быстренько на коленочки встал. И туда, в ту дырку, помолился. Чтобы золотоволоска твоя нас всех ублажила сладенько, растеклась медовенько. Да до конца дотерпела. Сдохнет рано — на тебе добирать придётся…
Шипение вынимаемого из ножен меча я уже ни с чем не путаю. Задув свечку в руке замершего ошалело нашего гидо-монаха, обошёл его, спустился ещё на пару ступенек и заглянул в пещеру.
Посреди — толпа народу. Впрочем, первое впечатление множества людей, возникшее от довольно небольшого, плохо освещённого подземелья с низким потолком, было ошибочным. Человек шесть-семь.
Вполоборота к нам стоит инок. Небольшая тёмно-каштановая борода по кругу от уха до уха. Утратив где-то скуфейку, пускает зайчики, отражая мокрой лысинкой-гуменцом пляшущий свет полудюжины свечек, прилепленных к низенькому каменному престолу слева от нас перед расщелиной в стене. Сильно выступающий округлый лоб над большими проваленными глазницами, намекает то ли на выдающийся ум, то ли на рахит. То ли — на «два в одном». Благообразный мужчина лет сорока. Смотрит гордо, обличающе. Но — трусит.
Так получилось, что я видел другого Кирилла, Патриарха Московского из 21 века. В ситуации, когда ему могли вульгарно набить морду на улице. Ещё до его патриаршества. Он был напряжён, «взъерошен», но трусости не было. Настороженное нежелание вляпаться в публичный скандал, но к драке — как пионер, всегда готов.
Этот слабее в части «кулаком по фейсу». Впрочем, здесь в ходу не кулаки, а «мечи славные» — сравнивать не берусь.
У его ног лежит вторая фигура. В тёмном длинном монашеском одеянии, плотно обхватив ноги епископа руками, вжимается лицом в туфли Кирилла, оставляя на виду солнечное, особенно яркое в темноте подземелья, пятно: копну рыжих, «золотых» кудрей.
Вокруг человек пять гридней. Без шлемов, болтающихся на поясах, в доспехах, стёганках и кожанках, с мечами. Один из них, единственный в кольчуге, стоящий ко мне спиной, приставил к груди епископа меч.
— Ну, чего глядишь. Давай, шагай.
Кирилл, отклоняясь от меча, попытался отшагнуть. Лежащий взвыл, продолжая крепко обнимал его ноги. Епископ замахал руками, ойкнул и ляпнулся на задницу.
Суетливо суча ножками, с которых слетели туфли, попадая пятками в лицо лежащему, он принялся отползать задом. Рыжий панически возопил:
— Господине! Владыко! Не бросай! Львам рыкающим на растерзание! Отче! Не отставляй! Защити! Спаси-и-и!
Четверо гридней подняли вырывающуюся «золотоволоску» за руки за ноги и потащили вправо, к дальней стене, где темнели, приставленные к стене торцами, два длинных ящика.
Кирилл, с некоторой задержкой, чуть подпрыгивая в своём сидячем положении, прокричал вдогонку:
— Терпи! Мучения есть путь! К укреплению веры! К блаженству вечному!
Перекрестился и уже спокойнее провозгласил:
— Помни апостольские заветы келейной жизни, где никому нет своеволия. Сидение же моё означает безмолвное отшельничество. «Изрек я: сберегу пути свои, чтобы не согрешить языком моим, смирился я и онемел, и отказался от благ»; и ещё: «Я же, будто глухой, не слышал и, как немой, не отверзал уст своих». А житье в мучении и унижении — это от бельцов осуждение, досаждения и укоры, поношения, и насмешки, и любопытствование, ибо они принимают монахов не за людей, работающих Богу, но за притворщиков. Говорил апостол Павел: «Нас, последних апостолов, явил Бог словно смертников, ибо мы выставлены на обозрение всему миру»; и ещё: «Юроды мы Христа ради, вы же мудры о Христе».
Завершив монолог, представляющий, видимо, заготовку для «Слово о бельцах и монашестве» и опасливо взглянув на стоявшего над ним воина с обнажённым мечом, Кирилл благословляюще перекрестил возящуюся в тёмном углу группу. Затем, встав на четвереньки, поддёрнул попадающую под колени рясу и потопал в другую сторону, к освещённому алтарю перед имитацией расселины Голгофы.
