Ситуация — время — решение. Я не давал им времени на принятие решений. И менял ситуацию. Проще: городил несуразицы стопочкой.
— Пошли дальше по программе. Государь поклоняется святым иконам, Спасу и Богородице, входит в пределы Св. Николая и св. Климента и поклоняется там. Припадает с молитвой к… здесь, где Креститель похоронен. Полы отмыть! Затоптали-заплевали! Выходит, поддерживаемый епископами под руки, прикрываемый гриднями-диаконами, из храма и поклоняется гробнице св. Ольги. На щит поднимать будем?
Традиция поднимать коронуемого на щит прекратилась в Византийской Империи лет шестьсот назад и возвратится через столетие, когда будут отвоёвывать Константинополь у латинян.
Антоний удивлён: прошлое уже забылось, будущее ещё не наступило. В настоящем нет патриархов, которые бы тащили императора, держа передний край щита.
Сходно с выносом гроба. Со стоящим (в прошлом) или сидящим (в будущем) покойником. Виноват: императором.
— Не будем. Тогда Государь топает пешочком в Феодоров монастырь, где преклоняет колена перед могилой предшественника своего, Великого Князя Ростика. Оттуда возвращается, уже верхом, в свой дворец.
Обозначить преемственность власти, уважение к родителю смоленских рюриковичей, «высочайшее прощение» участникам войн эпохи «топтания мамонтов» — необходимо. Десяток-другой хоругвей, из числа «вероятных противников» — долой.
— Деньги разбрасывать?
Разбрасывать гос. деньги — основное занятие всякого государя. Помётывать в народ — древняя царская традиция. Византийские кесари и русские цари регулярно этим забавлялись.
— Нет. У нас тут народ — гридни. Им векшицу бросить — обидеть. А гривной зашибить можно.
За время нашей сценарной деятельности в храме чуть прибрали. Антоний морщится, но на мой, крайне неискушённый взгляд — пристойно.
Обошли с ним церковь снаружи.
* * *
Где-то здесь (в РИ), в раскопках у Десятинной в начале ХХ века, будет обнаружена братская могила с «громадным количеством» людей всех возрастов, на костяках которых следы холодного оружия. «Над этой грудой скелетов лежал татарин, характерный монгольский череп которого был пробит страшным ударом боевого топора».
* * *
Понапристраивали тут всякого! Северного и южного фасада за прилепленными хибарами почти не видно. Послал своих пройтись. Не зря: вытащили несколько… странных персонажей. Двое буянить начали — прикололи. Чуть дальше, метрах в двадцати, на этой же площадке с дворцами, домик причта. Был. Сгорел. Между дымящих ещё брёвен мародёрничают какие-то… мародёры.
— Антоний, изменение. Государь выходит из храма и сразу в седло. В окружении слуг и охраны следует в монастырь. Оставшиеся разбредаются по своим подворьям.
— Его охрану? Поганых?!
— Нет. У него и нормальные есть, владимирские. Но пешком ночью пускать — опасно.
Насколько рискованно гулять по замирённому Киеву даже витязям-гридням, покажут (в РИ) похороны Добренького, князя Дорогобужского Владимира Андреевича.
В РИ Жиздор не угомонился.
«Изгнанный из Киева Мстислав Изяславич (Жиздор — авт.), гордый, воинственный подобно родителю, считал свое изгнание минутным безвременьем и думал так же управиться с сыновьями Долгорукого, как Изяслав II (Изя Блескучий — авт.) управлялся с их отцом. Будучи союзником Ярослава Галицкого (Остомысла — авт.), он вступил с его полками в область Дорогобужскую, чтобы наказать ее Князя, Владимира Андреевича (Добренького — авт.), ему изменившего (с „11 князьями“ — авт.). Владимир лежал на смертном одре (умер 28 января 1170 г.): города пылали, жителей тысячами отводили в плен… Напрасно ждав обещанного вспоможения от Глеба (Перепёлки — авт.), несчастный Владимир умер, и разоренная область его досталась Владимиру Мстиславичу (Мачечичу — авт.), столь известному вероломством.
Сей недостойный внук Мономахов, ознаменованный стыдом и презрением, отверженный Князьями и народом, долго странствовал из земли в землю, был в Галиче, в Венгрии, в Рязани, в степях Половецких; наконец прибегнул к великодушию своего гонителя, Мстислава; вымолил прощение и с его согласия въехал в Дорогобуж, дав обет вдовствующей Княгине и тамошним Боярам не касаться их имения».
