Гораций вдруг залился приветственным лаем, увидев вблизи какую-то постороннюю беспородную псину. Все-таки вкус у этого ротвейлера ужасный! Но, однако, надо уносить ноги. Во всех детективах пишут, что свидетелей никто не любит оставлять. Пообещав Горацию дома устроить хорошую трепку, стараясь не шуметь, я пробралась сквозь кусты на ту аллею, откуда меня утащил наглый пес, и устремилась к выходу из парка. Гораций даже не протестовал, видно, понял, что я не шучу, и мрачно потрусил рядом.
У самого конца аллеи стоял красивый молодой блондин в сером плаще. Поравнявшись с ним, я опустила глаза в землю и постаралась пройти мимо как можно незаметнее. Попробуйте повторить такой маневр в ярко-желтой куртке с надписью «Береговая охрана Лос-Анджелеса», и вы поймете всю тщетность такой попытки.
Блондин проводил меня скучающим взглядом и достал из кармана мобильный телефон. Я, все так же не поднимая глаз и стараясь слиться с окружающим пейзажем, прибавила шагу. До края парка оставалось уже несколько метров, когда я услышала сзади топот бегущего человека. Не тратя времени на раздумья, я тоже побежала. Гораций воспринял это как очередное доказательство моего очевидного помешательства, но смирился с неизбежным и побежал рядом. На выходе я увидела автобус, который отъезжал уже от остановки, закрывая двери. Совершив немыслимое, я влетела в него и втащила несчастного запыхавшегося Горация. Двери захлопнулись, автобус тронулся, и буквально через секунду на остановку выбежал блондин в плаще. Он расстроенно покрутил головой, а я на всякий случай отвернулась от окна.
Мы с Горацием проехали три остановки, а потом пересели на другой маршрут и подъехали к своему дому совершенно с другой стороны. Мне было страшно, я знала, что в Сосновку теперь – ни ногой и бедному Горацию придется довольствоваться прогулками во дворе.
Войдя в подъезд, мы на несколько секунд задержались у почтовых ящиков. Мне писем никто не пишет, но Валентину Сергеевичу иногда приходит кое-что по старой памяти – открытки, уведомления, кроме того, он выписывал газеты, и срок еще не кончился. Так вот, пока я ковырялась, открывая замок, открылась дверь подъезда и вошла – кто бы вы думали? Та самая женщина, которую я видела в Сосновке и посчитала убитой. Собственно, лица-то я и сейчас не разглядела – оно было закрыто волосами, да и лестница наша довольно плохо освещена. Но пальто, то самое, голландское с седоватым ворсом, и аккуратно уложенные рыжеватые волосы… Очевидно, у меня было такое лицо, какое бывает у лордов в шотландских замках, когда они вместо любимой жены вдруг обнаруживают в собственной постели привидение двоюродной бабушки в чепчике и папильотках. Я поскорее отвернулась к стене, чтобы женщина не заметила моего перепуганного лица. Значит, вот как! Значит, пока мы в кустах боролись с Горацием, дама спокойно встала и ушла. Те двое на мотороллере собирали себе листики – работа у них такая, а я навыдумывала черт-те что, хорошо, что ни с кем не поделилась, вот была бы потеха. И как могло мне прийти в голову такое безобразие – про убийство? Женщина сидела неестественно неподвижно, так, может, у нее привычка такая. Может, она медитацией занимается, для того и ходит одна в отдаленный район парка, чтобы никто не мешал.
Гораций уже стоял у лифта и посматривал на меня выжидающе: поехали, мол, скорее, я от тебя сегодня и так уже утомился. Я поднялась к себе на четвертый этаж в растрепанных чувствах, полезла за ключами, а тут как раз на площадку с мусорным ведром вышла Раиса Кузьминична.
Наш дом, вернее, дом Валентина Сергеевича, в последнее время облюбовали богатые люди. Дом достаточно приличный, строился еще в такое время, когда люди умели работать и боялись жульничать. Планировка квартир – хорошая, потолки высокие, рядом – чудный парк. И хоть дом раньше считался «профессорским», то есть жила в нем преимущественно научная и творческая интеллигенция, но со временем выросли дети, кто-то разменялся, так что теперь многие обитатели дома легко согласились выехать в другие квартиры. Приходили и ко мне по поводу обмена, но об этом после.
