Венценосные супруги - страница 164
Временами Александра ненадолго навещала мужа в Могилеве и ежедневно писала ему. Насчитывается около четырехсот ее писем к нему, перемежающихся отчетами о придворных и государственных делах, постоянными увещеваниями быть тверже. Нередко царь посылал в ответ целые вереницы банальностей. В Ставке главнокомандующего Николай старался не вмешиваться в ход военных операций: стратегические решения он оставил для верховного командования. Благородным гостем он ездил вдоль строев, подбадривал солдат, утешал раненых, с гордостью демонстрировал царевича войскам — но не больше. Когда он осмеливался говорить с женой о стратегии, то его стиль больше напоминал Прюдома[311] нежели генерала Кутузова. «Если бы в течение месяца не было сражений, — писал он с потрясающей наивностью, — наше положение было бы куда лучше!» Как и в мирные времена, все его внимание занимали атмосферные перемены, равно как изменения в природе. Здоровье сына, с кем он прогуливался и делил комнату в деревне, занимало его больше, нежели гибель солдат. Когда русские солдаты умирали неподалеку от него, Николай убивал скуку за чтением сентиментальных романов и проливал слезы над «Маленьким голубым мальчиком»[312].
Александра же занималась политикой и даже политическими интригами, она то и дело меняла министров, мстительно преследовала врагов покойного Распутина, злилась на требования депутатов Думы[313]. Письма к Николаю пестрели всевозможными «немедленно сделай то», «телеграфируй сюда», «говорю тебе я», «ты должен показать себя твердым и не отступать», «не слушай тех, кто идет не от Бога и труслив», «не меняй никого, пока мы не встретимся»… Она охотно замещала царя, объявляла о снятии одного министра, советовала сослать другого в Сибирь под предлогом, что «когда-то так делали и по куда менее серьезным причинам». Александра неискренне изображала скромность: «Может быть, я не достаточно умна, но я справедлива, и иногда это полезнее, чем иметь мозг». Или: «Я — только женщина, но мои сердце и мозг говорят, что это станет спасением России»[314].
В этих последних словах заключено все: Александра как никогда верила, что ее призвание — спасти империю. Твердость, к каковой она призывала царя, не была признаком нечеловеческого характера; она добивалась блага для России и была настолько занята охраной самодержавия, что не допускала никакого послабления, не допускала никакой уступки. Непреклонность, жесткость, властолюбие сильнее, чем когда-либо занимали мысли Александры. Для нее военные неудачи были вызваны ни экономическими трудностями, ни дефицитом транспортного топлива, ни страшной нехваткой припасов. Во всем были виноваты исключительно генералы, их требовалось наказать: «Вот бы их повесить! Почему они так слабы? Будь суров с ними!» Кроме того, она призывала к суровости в отношении депутатов Думы, виновных в том, что захотели делить власть с царем. Представительский строй наводил на Александру ужас. «Это, — писала она Николаю, — должна быть твоя война и твой мир, честь нашей страны, а уж ни в коем случае не Думы; они не могут и слова сказать по поводу того, что касается наших дел»[315]. Александра неустанно отстаивала необходимость роспуска собрания: «Дума — гнилая», «Правит царь, а не Дума», «Разгоните Думу».
У внимательных наблюдателей, очевидцев народного волнения, вызывало тревогу то, что страна словно катилась в политический тупик, а послы Антанты, англичане и французы боялись революции, которая грозила сепаратным миром. Все умоляли об уступках. «Провозгласите Конституцию, — дал здравый совет дядя Николая великий князь Павел, — чтобы вызвать потрясение и выбить почву из-под ног всевозможных экстремистов»[316]. Но монархи, далекие от реальности, не понимающие происходящего, собрав последние силы, дали отказ.
Николай оставался заложником мифа о самодержавии и высокомерно заявлял: «Не я должен заслужить доверие моего народа. Он должен заслужить мое». Но временами к таким надменным интонациям добавлялась наивность: «Ситуация не настолько трагична, все устроится». Царь, казалось, бежал от забот в нарочитое равнодушие.
