Скороспелое счастье делает предприимчивым и неугомонным (у французов есть более подходящие слова "entreprenant" или "remuant"); испытанное счастье делает опытным и умелым. Счастье надо уважать и почитать хотя бы из-за двух его дочерей -- уверенности и репутации. Ведь обе они порождают удовлетворение: первая -- в самом человеке; вторая -- в других по отношению к нему. Все мудрые люди, чтобы отвести зависть к своим успехам, достигнутым благодаря их добродетелям, обычно приписывают эти успехи Провидению и Судьбе, ибо они таким образом могли спокойнее пользоваться своим счастьем и, кроме того, это признак величия человека, если о нем заботятся высшие силы. Поэтому Цезарь сказал своему проводнику в бурю: "Caesarum portas et Fortunam eius"[19][5]. Поэтому Сулла выбрал имя Felix, а не Magnus[19][6]. Было также замечено, что те, кто открыто приписывают слишком многое своей собственной мудрости и прозорливости, плохо кончают. Передают, что Тимофей Афинский, рассказывая народному собранию о результатах своего правления, часто вставлял в свою речь слова: "И к этому Фортуна не была причастна"; и после этого, чтобы он ни предпринимал, он никогда больше ни в чем не преуспевал, Конечно, есть и такие люди, судьбы которых подобны стихам Гомера, которые более гладки и легки, чем стихи других поэтов, как, к примеру, Плутарх говорил о судьбе Тимолеонта[197], противопоставляя ее судьбе Агесилая или Эпаминонда. Но что бы там ни говорили, несомненно, многое здесь зависит от самого человека. XLI. О ростовщичестве
Много было сказано против ростовщичества. Говорили, что не подобает отдавать дьяволу божью долю, т. е. десятину. Что никто более ростовщика не нарушает дня субботнего, так как он работает и по праздникам. Что ростовщик и есть тот трутень, о котором сказано у Вергилия:
Ignavum fucos pecus a praesepibus arcent[19][8].
Что ростовщик нарушает первый закон, данный человечеству после грехопадения, а именно: "In sudore vultus tui comedos panern tuum", -- но не "in sudore vultus alieni"[19][9]. Что ростовщику подобает желтый колпак, ибо он жидовствует. Что противоестественно, чтобы деньги рождали деньги; и тому подобное. Я же скажу только, что ростовщичество есть "concessum propter duritiem cordis"[200], ибо раз уж должны быть на свете заимодавцы и должники, а люди столь жестокосердны, что не хотят ссужать безвозмездно, то ростовщичество должно быть дозволено. Кое-кто предлагал хитроумные предосторожности по части банков, установления несостоятельности и тому подобного. Но мало кто говорил о ростовщичестве дельно. Нам следует поэтому обозреть дурные и хорошие его стороны, дабы взвесить и отделить хорошее, и действовать осмотрительно, чтобы, стремясь к лучшему, не прийти к худшему.
Дурные стороны ростовщичества следующие. Во-первых, то, что оно уменьшает число купцов. Не будь этого паразитического промысла, деньги не лежали бы втуне, а большей частью оплодотворяли торговлю, которая есть vena porta богатства страны. Во-вторых, ростовщичество обедняет купцов. Как у земледельца дела идут хуже, когда он платит большую аренду, так и у купца хуже идет торговля, если он занимает под большие проценты. Третье неудобство проистекает из первых двух и заключается в уменьшении доходов правительств и государей от таможенных пошлин, ибо доходы эти зависимы от торговли. Четвертое состоит в том, что богатства страны скопляются в немногих руках, ибо доходы ростовщика надежны, все же другие подвержены случайностям, так что в конце игры большая часть денег остается в его кубышке; а между тем для процветания страны надобно более равномерное распределение богатств. Пятое неудобство состоит в том, что ростовщичество понижает цены на землю, ибо главное применение денег заключается в купле-продаже; ростовщичество же препятствует тому и другому. Шестым является застой во всех промыслах, нововведениях и изобретениях, куда притекали бы деньги, если бы не эта помеха. И наконец, ростовщичество является губительной язвой для множества частных состояний, а это со временем истощает и самое государство.
