Поразительная вещь: просветленному человеку вы не верите, в нем вы сомневаетесь, а относительно своего ума, который делает вас такими приземленными и мелочными, у вас нет никаких сомнений! Вы никогда не спрашиваете свой ум: «Разве просто заработать денег, родить дюжину детей, достичь известности достаточно? Разве это – все? В этом и есть смысл жизни? Это и есть настоящее достижение?» Но именно это ваш ум говорит вам. Когда вы преклоняете колени, чтобы помолиться, он напоминает вам, что вы должны идти в свой магазин. Он подсчитывает, сколько денег вы могли бы заработать за час, проведенный в молитве. Ум торопит вас в молитве, но когда он приводит вас к проститутке, то мечтает, чтобы эта ночь длилась дольше. И вы никогда не испытывали ни малейших сомнений по поводу своего ума?
Если вы хотите в чем-то сомневаться, сомневайтесь в своем уме! Но вы вообще в нем не сомневаетесь! Вы настолько отождествились с ним, что забыли, что вы не есть ум, что вы и он – не одно целое. Вы отождествились с умом и думаете, что он – это вы. Вы испытываете сомнения в отношении просветленного человека, потому что установить с ним связь – значит начать путешествие вверх, начать трудную работу, значит раскаяться. Вам нужно будет трансформировать себя, и вы не сможете больше быть прежним, поэтому вы находите всевозможные оправдания, чтобы не следовать за человеком, который стал просветленным.
Не из написанных слов,
Но через переживание:
Когда невеста встречает его объятия,
Все гости исчезают.
Где вы найдете более великие слова!
Истину нельзя свести к написанным фразам, ее не найти в книгах или писаниях. Истина непостижима. Вам не удастся найти ее где бы то ни было. Вы можете прочитать Веды и выучить их наизусть, но, как говорит Кабир, вы не найдете там истину. Истину невозможно переложить на бумагу. Истину нужно увидеть, пережить.
Посмотрите на это следующим образом: представьте себе слепого, который запомнил все, что написано о свете, и стал магистром теории света. Смогли бы все эти знания вызвать хоть единый луч света? Помогли бы они ему увидеть хотя бы небольшой его проблеск? Смогли бы осветить хоть несколько шагов впереди него? Нет, это невозможно. Истину нужно увидеть, пережить. Глаза смотрящего должны быть широко открыты.
И когда я говорю о глазах, я имею в виду не те глаза, которыми вы смотрите на окружающий мир. Есть другие глаза, которые смотрят вовнутрь. Обратите внимание на это тонкое и глубокое открытие йоги: у человека есть столько же внутренних возможностей, сколько и внешних. Так и должно быть. Невозможно, чтобы у реки был только один берег, их должно быть два. Не имеет значения, виден другой берег или нет. Глазами вы смотрите во внешний мир, но у них есть и другая сторона, другой берег, поэтому вы можете смотреть также и вовнутрь. Ушами вы слышите звуки, издаваемые внешним миром. Но есть уши, способные воспринимать звуки, исходящие изнутри. Руками вы касаетесь предметов и таким образом изучаете их, но существует также внутренняя способность осязать, позволяющая вам испытывать внутренние переживания. Разве в этом был бы какой-то смысл, если бы мы могли испытывать что-то внешнее и не имели возможности ощущать самих себя? Разве в этом был бы какой-то смысл, если бы мы видели то, что находится вовне, и не могли видеть самих себя, если бы мы слышали толкотню и суматоху внешнего мира и не были способны слышать свою внутреннюю музыку?
Йога утверждает, что органы чувств имеют два аспекта. Один аспект грубый – он принадлежит телу и двигается по направлению к внешнему миру; другой аспект тонкий – он движется вовнутрь. И нет научной литературы, которую можно было бы прочесть и руководствоваться ею относительно этих органов чувств.
Веды, Коран, Библия – все эти писания принадлежат внешнему миру. Внутри человека нет никаких писаний. Там только душа. Там только вы. И это и есть священное писание. Кабир говорит, что одно из самых существенных переживаний – это когда человек начинает видеть свое внутреннее священное писание. Это происходит, когда вы предстаете перед самим собой, когда вы узнаете себя, когда вы видите себя настолько полно, что больше не остается ничего, что можно было бы увидеть.
