Я набрал на панели видеотелефона десятизначный номер. Выключил камеру и экран. Почему-то мне не хотелось видеть никакую картинку. Спустя три гудка раздался уже забытый, но ставший таким родным голос Милы:
– Слушаю вас.
– Это Даниил. Ты дома?
– Нет. Иду из магазина. Домой.
– Не поехала в Афганистан?
– Нет, не поехала. Решила, что Сахбан все-таки повел себя нехорошо. Как бы ни влияли на него, он не должен был меня предавать. Да и с его деревней у меня связаны не самые приятные воспоминания.
– А меня не вспоминала?
– Трудно не думать о тебе, когда в новостях только и говорят о «Великом походе». Да и непосредственно о тебе тоже. Наверное, вы сделали большое и нужное дело, но мне очень жаль, что люди еще не скоро увидят звезды вблизи…
– Может быть, не так уж и нескоро.
– По твоим меркам. Тебе-то ничего не стоит подождать десять-двадцать лет.
Может быть, она и права. С возрастом время течет все быстрее. А в молодости и один год тянется слишком долго…
– Не разоришься на телефонной связи? – спросила Мила, когда я задержался с ответом. – Ты ведь звонишь из Кореи? Или уже прилетел в Москву?
– Нет, я еду домой. А на переговоры заработаю…
– Ну да. Я и забыла. Ты ведь, если нужно куда-то лететь, покупаешь дирижабль. Сейчас купил поезд?
– Только билет. Точнее, четыре билета.
– Везешь горы поклажи?
– Не хочу пугать соседей своим видом.
– Ясно…
– Можно, я приеду к тебе?
Мила задумалась на мгновение, ответила:
– Нет.
– Почему?
– Я уже говорила тебе. В Пекине. В аэропорту. Какие отношения могут быть между девяностолетним стариком и двадцатилетней девушкой? Мы и на жизнь смотрим совсем по-разному…
– Но я не чувствую себя девяностолетним стариком. Точнее, я вовсе не старик!
Мила в объяснениях не нуждалась.
– Ты вообще не чувствуешь возраста. Что бы ты ни рассказывал, ты не совсем человек.
– Возможно. Но ведь это не значит, что мне чужды человеческие чувства.
– И человеческое бесчувствие … Я не хочу видеть тебя, Даниил, Потому что боюсь передумать. Один из известнейших магистров Собора России, герой выпусков новостей… И я, маленькая серая мышка. Хорошо хоть журналисты не пронюхали о нашем путешествии. Удивляюсь, как я до сих пор живу в покое.
– Об этом позаботился Собор.
– Вот видишь! Даже сейчас обо мне заботится Собор! А что будет дальше, если мы будем вместе? Нет, я хочу остаться собой. Хочу жить так, как живу сейчас…
– Может быть, по крайней мере, мы с тобой заберем из Мендонг-Гомпа Беточку? Он соскучился по тебе. А я хотел бы еще раз повидать старика Чампу.
Мила молчала долго. Потом прошептала:
– Ты не хочешь понять меня. И искушаешь, искушаешь… Чтобы опять мучить, как в той гостинице, куда мы прилетели на дирижабле? Я хочу увидеть тебя, хочу снова побывать в Тибете. И боюсь…
– Не бойся. Страх надо преодолевать, Только в этом случае мы властвуем над обстоятельствами, а не обстоятельства над нами…
– Ты все такой же разумный и правильный, – всхлипнула Мила. – И на самом деле мне так тебя жалко! Только вот нужна ли тебе моя жалость?
– Жалость, возможно, и нет. Но понимание необходимо любому человеку.
– Я поеду с тобой за Беточкой, – неожиданно согласилась Мила. – Так будет безопаснее. И проще. Когда ты приедешь?
– Дней через пять. Поезд идет долго.
– Хорошо… Значит, у меня будет время подумать.
– Ты можешь запретить мне приезжать в любой момент, – пообещал я.
Мила прервала связь. Я стоял и смотрел в окно. Поезд мчался по ровной местности. В открытое окно врывались запахи ночной степи: терпких трав и горького дыма. Эта степь была такой же тысячу лет назад, расцвеченная кострами орд Чингисхана, идущего на Китай. Останется она такой же, когда люди достигнут звезд.
Спокойствие степи – безмятежное, неколебимое, несмотря на все ее шорохи, треск цикад и писк полевых мышей, – передалось мне. По давней привычке я стер из телефона информацию о последнем звонке и пошел обратно в купе. Впереди была длинная и спокойная ночь, несколько спокойных дней. И, может быть, встреча с Милой.
