Один из существенных вопросов к этому Евангелию – испытывал ли мучения сам Иисус? В ст. 10 нам говорится, что Иисус «молчал, как будто не испытывал никакой боли». Существует ли вероятность, что это один из стихов, которые Серапион счёл спорными? Что Иисус предстаёт здесь, как не испытывающий боли, потому что он не испытывал её на самом деле? Что его тело было призраком?
Дальше есть столь же озадачивающий стих. Перед своей смертью Иисус вместо того, чтобы воскликнуть «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?», как, например, в Евангелии от Марка (15:34), он восклицает: «Сила моя, сила, ты оставила меня!» И потом говорится, что, «сказав это, он вознесся». Разве это не похоже на докетизм второго типа, где божественный Христос оставляет умирать человека Иисуса? [53]
Наиболее примечательный пассаж Евангелия ожидает нас в самом конце. Пассаж, который изображает нечто, чего мы не встречали в Новом Завете: сцену воскресения. Как я упоминал в первой главе, канонические Евангелия не описывают воскресение Иисуса. Они рассказывают лишь, что Иисус был распят, потом умер и похоронен, а на третий день женщины пришли к его гробу и увидели, что он пуст. Но в новозаветных текстах нет повествования об Иисусе, живым выходящем из гроба. А вот в Евангелии от Петра есть.
Как говорится в Евангелии от Матфея (и больше ни в одном каноническом Евангелии), у гроба была поставлена стража следить, чтобы никто не похитил тело. Но в отличие от Матфея, в Евангелии от Петра при охранниках происходит ряд весьма необычных явлений. Небеса отверзлись, и с них сошли два мужа, затем камень, закрывавший вход в гробницу, откатился в сторону сам, и двое небесных мужей вошли внутрь.
Испуганные солдаты бросились к центуриону, чтобы рассказать ему о случившемся. Но они ещё не закончили свой рассказ, как снова увидели три фигуры, выходящие из гробницы. Две из них были так высоки, что касались головами неба. А третья фигура, которую они поддерживали, – очевидно, Иисус, была ещё выше, её голова была выше неба. Вслед за ними из гроба вышел крест, и голос с неба спросил: «Возвестил ли Ты усопшим?» И крест ответил: «Да». То есть в этом воскресении нам предстает гигантский Иисус и ходящий говорящий крест.
Конечно, это в высшей степени символический рассказ. В древних текстах божественные существа часто изображаются гигантами. Иисус самый высокий, поскольку его божественность превосходит прочие. А крестом передаётся весть о спасении – его послание тем, кто уже мертв и ожидает, когда спасение придёт.
Евангелие продолжается рассказом о том, как еврейские старейшины идут к Пилату и просят его замять историю, приказав солдатам никому не рассказывать об увиденном. Потом приходит черёд рассказа о женщинах, идущих ко гробу с намерением умастить тело Иисуса, которые, придя, узнают, что он воскрес. Ученики по-прежнему глубоко опечалены случившимся, ещё не зная о воскресении. Потом мы читаем заключительную фразу Евангелия: «Мы же, двенадцать учеников Господа, плакали и горевали, и каждый, удрученный совершившимся, пошел в дом свой. Я же, Симон Петр, и Андрей, брат мой, взяв сети, отправились к морю. И был с нами Левий, сын Алфеев, которого Господь…» (стт. 59–60). Здесь оно заканчивается, прямо в середине предложения.
Причина, по которой Евангелие начинается с середины мысли и заканчивается в середине предложения, заключается в том, что у человека, составившего эту книгу из шестидесяти шести страниц (вероятно, в шестом столетии), был только фрагмент полного текста. Нельзя сказать, были ли в полном Евангелии от Петра истории о рождении Иисуса, его жизни, служении, учениях, чудесах, помимо истории о его страстях и воскресении. Зато ясно, благодаря заключительному стиху, что рассказ ведётся от первого лица, и это лицо – апостол Петр. Но поскольку автор никак не мог быть Петром и лишь претендует на это имя, перед нами подлог.
Почему это Евангелие не могло быть написано Петром, объясняется его датировкой. Почти точно она определяется вторым столетием, это по меньшей мере шестьдесят лет после смерти Петра. Практически все ученые сходятся на этом в силу убедительных причин. Во-первых, возросший антииудаизм больше соответствует второму веку, когда он становится обычным, например, для христианских обвинений иудеев в разрушении Иерусалима из-за убийства ими Иисуса. Далее, совершенно легендарные аспекты повествования, вроде разбойника, которому не перебили голени, гигантского Иисуса и говорящего креста. Всё это тоже указывает на позднее происхождение текста. Учеными рассмотрена вероятность того, что автор этого Евангелия имел доступ к соответствующим текстам Матфея, Марка, Луки и Иоанна; заметно множество параллелей с ними. Раз он их использовал, он определенно не мог писать ранее начала второго столетия.
