Чтобы переманить интеллектуалов на сторону СССР, советская пропаганда незаметно сместила центр тяжести с продвижения коммунистических идей на борьбу за мир и антифашизм. Идея революции постепенно теряла поддержку. Другое дело – борьба с фашизмом. Мысль вождю подал Илья Эренбург. «Положение на Западе сейчас чрезвычайно благоприятно: большинство наиболее крупных, талантливых, да и наиболее известных писателей искренно пойдет за нами против фашизма», – писал он Сталину 13 сентября 1934 года. Сталин наложил резолюцию: «Он прав…» Так оно и вышло – при помощи «антифашистского движения» Сталин получил такую поддержку Советского Союза за границей, о какой прежде не мог и мечтать.
Слово «нацизм» тогда произносилось редко, а полное название гитлеровского движения – «национал-социализм» – почти никогда, из-за его составной части – социализма. Фашизм – это не только нацизм, и не только итальянское его воплощение, это, с большевистской точки зрения, куда шире, вообще все плохое, включая даже породивших большевиков социал-демократов. Еще за десять лет до того, на Пленуме ЦК партии 15 января 1924 года Сталин заявил о «передвижке мелкобуржуазных социал-демократических сил в сторону контрреволюции, в лагерь фашизма. Вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней, как с опорой нынешней фашизированной власти». В том же году в статье «К международному положению» он договорился до того, что «социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма…».
С одобрения вождя Кольцов сыграл ключевую роль в подготовке конгресса. В «Рабочее бюро» по его подготовке, докладывал он в Москву, в Союз писателей, из Парижа, – «посажены свои люди, французы и немцы, с тем, чтобы прибрать к рукам практическую работу». И чтобы не афишировать свою роль, конспирировался, указывая, что вызывать его теперь по телефону можно лишь в указанные им часы, шифруя имена «Горький – Анатолий, Барбюс – Андрей, Эренбург – Валентина…»
Париж, июнь 1935 года. Конгресс писателей в защиту культуры, продолжавшийся пять дней, проходил в переполненном огромном зале дворца «Мютюалитэ». Сам дворец был открыт в 1931 году в присутствии президента Франции Поля Думера. С тех пор помимо концертной сцены (в нем пела Эдит Пиаф) он стал главной ареной радикальных политических движений – левых и правых. В его стенах собирались противники войны в Алжире, выступал Мартин Лютер Кинг.
Громкоговорители передавали речи наружу, люди на улице стояли и слушали. Конгресс проходил под председательством Андре Жида и Андре Мальро. Туда, как много лет спустя вспоминал Илья Эренбург, «удалось собрать наиболее читаемых и почитаемых: Генриха Манна, Андре Жида, А. Толстого, Барбюса, Хаксли, Брехта, Мальро, Бабеля, Арагона, Андерсена-Нексё, Пастернака, Толлера, Анну Зегерс».
Бабель и Пастернак упомянуты в этом списке так, будто они участвовали в конгрессе, как все остальные участники, с самого начала. Между тем, в отличие от других, куда менее известных членов советской делегации, они приехали далеко не сразу.
На третий день конгресса, по свидетельству Нины Берберовой («Железная женщина»), «Жид и Мальро отправились в советское посольство на улицу Гренель просить, чтобы прислали на конгресс “более значительных и ценных” авторов. …Наконец Сталин самолично разрешил Бабелю и Пастернаку выехать. Оба поспели только к последнему дню. Пастернак приехал без вещей. Мальро дал ему свой костюм». В нем Пастернак произносил свою знаменитую речь, где было о том, что поэзия «останется всегда той, превыше всяких Альп прославленной высотой, которая валяется в траве, под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы ее увидеть и подобрать с земли». Правда, в конце своего сумбурного выступления он сказал невообразимые для советского писателя слова: «Не организуйтесь! Организация – это смерть искусства. Важна только личная независимость…» Так, во всяком случае, он сам рассказывал в 1945 году Исайе Берлину. Но, похоже, этих слов никто не услышал.
