Отец Гавриил любил, когда Господу не просто молишься, не просто произносишь Его имя, а ты должен быть на коленях, бить головой об пол, – другого обращения он не принимал. Когда кто-то просто так говорил о Господе, всуе, он говорил: «Становись на колени! Как ты произносишь это Имя! Как ты можешь Божье Имя произносить просто так?!» А те не понимали, как это: «Ну сказал, ну я же молюсь…» Он глубоко чувствовал Господа и потому очень сильно со всех требовал.
У отца Гавриила висело изображение Николая II с семьей, как икона, – это еще в советские времена. Я тогда боялась, говорила: «Гавриил, у тебя висит царь Николай! Что с нами сделают?..». А он отвечал: «Слушай, так он же святой». Это в 1950-е годы, когда никто не говорил, что царь Николай и вся его семья – святые.
Джульета Джигитян-Вариани
В первый раз я увидела отца Гавриила в Сионском соборе. Он зашел и начал кричать, что мы ходим в оперу и только и умеем, что махать веером, – так мы никогда не попадем в Царство Небесное. Я запомнила ту встречу в первую очередь потому, что глаза у него не соответствовали поведению: отец Гавриил кричал, но глаза его светились любовью, очень живые и необыкновенные глаза.
Я в свое время не считала отца Гавриила святым и никогда не хотела, чтобы он мне что-то предсказывал, но я его очень любила, потому что он сам всех любил. И главное, что он всех любил как-то одинаково. То есть приходила, например, какая-то совершенно сумасшедшая женщина, с которой никто не хотел даже разговаривать и видеть ее, все от нее прятались, а он мог сидеть с ней часами. Например, была такая Карина, ее уже нет в живых. Он с ней пел, вместе с ней радовался… И эти люди, которые никому не нужны, были очень счастливы с ним, потому что с ним они и правда чувствовали себя людьми.
Вел себя отец Гавриил неординарно. Иногда он казался – или правда был – пьяным и совершенно невыносимым: кричал, заставлял окружающих что-то делать, не давал покоя. А иногда он был очень спокойным, и я, по правде сказать, эти моменты очень любила: он сидел и читал нам жития святых или учил, например, как надо протирать подсвечники.
С матушками у него были очень своеобразные отношения, но они его любили; правда, иногда ворчали, но все равно любили. Матушка Кетеван (Копалиани), игуменья монастыря Самтавро, мне рассказала, что когда, она была студенткой и ученицей теперешней матушки Елены, они как-то встретили на улице отца Гавриила. Матушка Елена (тогда еще мирянка) подвела всех студентов к нему, кто-то с ним разговаривал, кому-то он что-то сказал, а матушке Кетеван ничего не говорил, но, когда она его увидела, она просто стала верующей, что-то случилось с ее сердцем: оно растаяло и уже не было каменным.
После того как отец Гавриил поселился в курятнике, спустя время матушки сделали ему келью, но она зимой не грелась, никто не додумался, что ему нужна печка. У нас у всех были печки или обогреватели, а у него ничего не было. Зимой он жил в сильном холоде и никому ничего не говорил, а мы как-то и не думали о том, что он тоже человек, что у него есть такие же повседневные нужды, как у всех людей, что за ним нужно ухаживать.
Отец Гавриил помогал мне молиться. Я ему часто говорила, что мне трудно молиться со вниманием, а он учил, что во время молитвы надо часто креститься, – это поможет. Один раз, когда я читала молитвы по молитвослову и витала в облаках, он взял книгу и хотел отобрать ее у меня. А я думала, что должна удержать молитвослов. Мы начали его как бы перетягивать, и он сказал: «Перестань беспокоить Господа!», потому что я не молилась, а только читала, произносила текст, больше ничего. Он это всегда чувствовал.
Помню необыкновенную зиму, это было Рождество, владыка Даниил был тогда еще отцом Давидом, но его почему-то в тот праздник в монастыре Самтавро не было, и мы были не особенно радостные. На клиросе пела одна матушка – матушка Рахиль, тоже необыкновенным была человеком, – и отец Гавриил. Они пели с такой детской радостью, что она передалась всем нам, мы сразу почувствовали, что Господь очень близко. Похожее у нас было во время одной Пасхи. Это была первая Пасха в монастыре, отец Давид все организовывал, кто какую икону будет держать, все были в организационных заботах. И вдруг в церковь влетел отец Гавриил и сказал: «Христос воскрес!». И все засветилось этой радостью, все уже знали, что делать, никакая организация уже не была нужна, все получилось как-то само собой, и празднично, и радостно, как будто вдруг что-то зажглось. Он приносил эту радость и оживлял все своим существованием, потому что был всегда с Господом.
