Сам Куракин принадлежал к ближайшим друзьям и сподвижникам молодого царя: одним из его «потешных ребят» в подмосковном селе Преображенском. Потом оба они – и Петр и Куракин женились на двух сестрах Лопухиных, вместе пережили позорное поражение под Нарвой и триумф под Полтавой, где Куракин – ни много ни мало – командовал Семеновским полком. По приказу царя Куракин стал одним из первых русских дипломатов и защищал интересы России в Гамбурге, Гааге, Амстердаме, Париже. Может быть в его суждениях о Меншикове проскальзывает снобизм аристократа, с презрением относящегося к наглому выскочке, «вороне, залетевшей в царские хоромы»?
А вот что пишет о Меншикове совсем другой человек – датчанин по имени Юст Юль, посланник при русском дворе, познакомившийся с Меншиковым в Петербурге в 1710 году. После посещений одного из военных триумфов, которые так любил пышно праздновать Меншиков, 7 января Юль записал в дневнике: «Крайнего удивления достойно, что перед своим уходом князь Меншиков поцеловал всех принцев и цариц в губы и что молодые царевны устремились к нему первыми, стараясь наперегонки поцеловать у него на прощание руку, которую он им и предоставил. Вот до чего возросло высокомерие этого человека с тех пор, как поднявшись с самых низких ступеней, он стал в России значительнейшим человеком после царя! Не могу, кстати, не сказать несколько слов о восхождении и счастии Меншикова. Родился он в Москве от весьма незначительных родителей. Будучи подростком лет 16, он, подобно многим другим московским простолюдинам, ходил по улицам и продавал так называемые пироги. Это особого рода выпечка из муки, печенная на сале и начиненные рыбою, луком и т. п.; продают их по копейке или по денежке, т. е. по полкопейке. Случайно узнав этого малого, царь взял его к себе в денщики, т. е. лакеи, потом оценив его особенную преданность, пыл и расторопность, стал постепенно назначать его на высшие должности в армии, пока наконец теперь не сделал его фельдмаршалом. Кроме того, царь пожаловал его сначала бароном, потом графом, наконец сделал князем Ингерманландским. Вслед за этим и Римская империя возвела его в имперские князья, без сомненья для того, чтоб заручиться расположением сановника, пользующегося таким великим (значением) у царя. В сущности, Меншиков самый надменный человек, какого только можно себе представить; содержит он многочисленный двор, обладает несметным богатством и большими широко раскинутыми поместьями, не считая княжества Ингерманландского, презирает всех и пользуется величайшим расположением своего государя. Уровень ума его весьма посредственный, и во всяком случае, не соответствующий тем многочисленным важным должностям, которые ему доверены. Между прочим он состоит также гофмейстером царевича, который в бытность мою в России путешествовал за границею и находился в Саксонии. Князь Меншиков говорит порядочно по-немецки, так что понимать его легко, и сам он понимает, что ему говорят, но ни по-каковски ни буквы не умеет ни прочесть, ни написать, – может разве подписать свое имя, которого, впрочем, никто не в состоянии разобрать, если наперед не знает что это такое. В таком великом муже и полководце, каким он почитается, подобная безграмотность особенно удивительна».
«Царицы», о которых идет речь в этой записи, – вдовы старших братьев Петра, которых он по обычаю того времени опекал, как старший мужчина в семье. Это Марфа Матвеевна, вторая супруга царя Феодора Алексеевича, дочь стольника Матвея Васильевича Апраксина и Прасковья Федоровна, урожденная Салтыкова, вдова второго по старшинству сына Алексея Михайловича Иоанна. Царевны – это дочери царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи – Анна Иоанновна, которая вот-вот выйдет за герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, Екатерина Иоанновна, сосватанная Петром за герцогом Карлом-Леопольдом Мекленбург-Шверинским и их незамужняя сестра Прасковья Иоанновна. И все они почитают за честь поцеловать руку бывшего пирожника.
А «царев токарь» Андрей Константинович Нартов, человек весьма низкого происхождения «из посадских людей» – т. е. неименитых горожан, приводит в книге «Достопамятные повествования и речи Петра Великого» две весьма занимательные истории о Меншикове. Первая звучит так: «Когда о корыстолюбивых преступлениях князя Меншикова представляемо было его величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и несчастие, то сказал государь: „Вина немалая, да прежние заслуги более“. Правда, вина была уголовная, однако государь наказал его только денежным взысканием, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиной и потом сказал: „Теперь в последний раз дубина, ей, впредь, Александр, берегись!“».
