Великие дни. Рассказы о революции - страница 42

Катя читала газету, Шура была молчалива, кусала губы, шептала что-то про себя. Увидев, как из комнаты президиума вышел тот самый товарищ, который находил в ней сходство с северными девами-воительницами, она быстро подошла к нему. Видно было, что он торопится. И все же он остановился и снизу вверх, с обычным восхищением, через очки окинул ее стройную, в синей косоворотке, туго перепоясанную пояском фигурку.

— Ну, в чем дело? — спросил он с суровостью, явно напускной.

— Одной из причин гибели Коммуны было то, что ее не поддержало крестьянство, — сказала Шура отрывисто. — Мне кажется, мы слабо охватили солдатскую массу. А ведь это крестьяне в солдатских шинелях. Пошлите меня в казармы, мне кажется, я смогу сказать… — Речь ее прервалась, было видно, что она взволнована.

— Вы ошибаетесь, Шура, — мягко возразил товарищ, — с казармами у нас крепкие связи. А впрочем… я учту ваше желание!

И действительно, Шуру с каким-то военным вскоре послали в казармы. Катю посадили за отдельный стол, дали ей задание подсчитать запасы продовольствия в районе. Меня же послали организовывать санитарный пункт.

Отправились мы вдвоем. Со мной пошел секретарь другого тогда существовавшего Союза, так называемого "Союза социалистической молодежи", организации более умеренной и соглашательской. Я же была секретарем нашего Союза. В обычное время мы с попутчиком моим много спорили, сейчас шли молча.

На улице темно, ни одного фонаря. Вот и кафе, которое намечено превратить в санитарный пункт. Окна задернуты шторами и слабо светятся. Мы переглянулись.

Я толкнула дверь, и мы с решимостью и смелостью, продиктованной сознанием революционного долга, громко обратились к хозяевам и к публике и попросили очистить помещение, объяснив, зачем оно нам необходимо.

На всех лицах испуг, недоброжелательность, но ни слова протеста мы не услышали. Хозяин вежливо нам поклонился из-за буфетной стойки и сделал широкий жест — берите, мол… Не более чем через двадцать минут кафе было в нашем распоряжении, и мы начали преобразовывать его в лазарет.

Пятеро рабочих парней из нашего Союза, вооруженных винтовками, и две девушки из "Социалистического союза" привезли на грузовике койки и столики.

Бои еще не начались. Настроение в городе было тревожное, как перед грозой. И так как мы раздвинули шторы, то винтовки в руках наших товарищей бросались в глаза тем, кто заглядывал в окна мирного кафе. Винтовки эти не могли не привлечь внимания людей, враждебно настроенных.

И вот к нам в дверь, которую мы предусмотрительно заперли, резко постучал кто-то.

Я подошла к двери и сквозь стеклянную верхнюю часть ее увидела высокого человека в военной форме.

— Что вам нужно? — спросила я вежливо.

— Откройте! — потребовал незнакомец.

Я не исполнила требования, и он крикнул:

— Чем вы здесь занимаетесь?! Вы пугаете людей своими винтовками! Вы, большевики, разжигаете гражданскую войну, вы провоцируете мирное население!

Я видела, что на крик его собираются люди. До меня доносились пьяные возгласы.

Я повернулась к нашим ребятам. Лица у них были перепуганные.

— Спрячьте вы, наконец, свои винтовки!

В грозные годы гражданской войны перо и кисть художника стали оружием народа. Плакаты призывали к борьбе, они разили врагов, воспевали мужество героев. На этом плакате 1919 года художник В. Дени изобразил теплую компанию интервентов, капиталистов, генералов, очутившихся… в галоше.

Они же, не то с перепугу, не то неправильно поняв меня, совсем ушли через заднюю дверь. В опустевшем помещении кафе, где уже сдвинуты были столы и расставлены койки, остались только мы, три девушки. Мы не знали, что делать, растерялись, стук в дверь и крики всё усиливались, дверь сотрясалась под ударами, и вдруг, когда на нее навалилось несколько человек, она распахнулась, и мужчины с пьяными возгласами ворвались в кафе. Мы трое, не успев надеть верхнюю одежду, выскочили на улицу и побежали в сторону Совета.

Так получила я первое боевое крещение, если ото можно, конечно, назвать "боевым" крещением. Первый блин вышел комом.

Ночь. На площадях, на углах улиц, у мостов стоят постовые. Рабочие, собравшись возле районного штаба, вооружаются, разбиваются на отряды — организуются. Улица стала своей, чужих не пропускают. И я за это время, пока без пальто бежала в Совет, как-то успокоилась. Злополучное приключение в нашем госпитале теперь представлялось мне хотя и конфузным, но все же незначительным эпизодом.