Проснулся Гамаюн на рассвете — как всегда, без будильника.
Милена посапывала рядом, она любила поспать по утрам. Он осторожно встал, бесшумно оделся, тихонько прошел на кухню — боялся разбудить, от проснувшейся до срока Милены лучше держаться подальше. Скажи кому, что он, начальник всесильного Отдела, местным прозвищем которого — Карахар — аборигены пугают детей на самых дальних кочевьях, — намекни кому, что подполковник Гамаюн чего-то боится и от кого-то предпочитает держаться подальше — не поверили бы. А зря. У всех есть свои маленькие слабости. У него была Милена.
Завтракать Гамаюн не стал, сразу отправился на утреннюю прогулку — тоже привычка. Хотя сегодня, может, и стоило подкрепиться — день предстоял долгий и событиями переполненный. Много чего, так уж сложилось, должно было сегодня произойти в дополнение к его рутинным обязанностям.
Сегодня — расширенное совещание у Таманцева. Звучит тоже рутинно и достаточно мирно, но все не так просто… И чем оно закончится и во что все выльется — не знает никто. Даже Гамаюн, которому по штатному расписанию положено знать все.
Сегодня — «орлята» затеяли переворот. Путч. Мятеж. Говоря по иностранному — ку д'эта. Тоже, по большому счету, рутина. Заговоры на Девятке плодятся как черви в навозной куче — и вреда от них примерно столько же. Но… Расслабляться нельзя, иначе очередной опереточный путч станет последним. Для Гамаюна — последним.
Сегодня — отключение «двойки». Вот это серьезно. Вот про это мало кто знает — в отличие от совещания и переворота. Фактически, со всеми подробностями, — четыре человека, Гамаюн пятый. Вполне возможно, что скоро узнают все и будут называть с трепетом, с большой буквы: Отключение. И делить жизнь на «до» и «после» Отключения. Как сейчас делят на «до Прогона» и «после». А если карта не так ляжет… Тогда не узнают. И не станут никак называть. Некому будет называть…
И — так уж совпало, но именно к сегодняшнему утру Нурали-хан собирает к ставке, что под Гульшадской горой, своих архаровцев — отовсюду, с самых дальних кочевий… И будет их, по разведданным Сирина, тысячи полторы… А по сведениям из источников Гамаюна — больше.
Гораздо больше. В разы…
Что пришло хану в голову, конечно, неизвестно. Может, решил произвести смотр и воинский парад в честь праздника Заклания Черного Барана (есть тут такой, и вроде должен на днях состояться). Мирный парад с последующей демонстрацией степных трудящихся… Но почему-то слабо верится.
И в самом деле, если взглянуть на все глазами хана, то беспредел получается полнейший: кочевали себе люди спокойно, из года в год, одними и теми же путями, спустились с предгорий к озеру, на весеннюю тюбеневку — и нате вам, подарочек от Тенгри-Ла, айдахар ему в душу. Стоит на исконном месте ханской ставки, на высоком, вдающемся в Балхаш полуострове — Девятка во всей своей красе. Со всеми прилегающими сооружениями, и со штабом, и с жилым городком, и с объектами соцкулътбыта, и с казармами почти на восемь тысяч душ, и т.д. и т.п. — даже с так и не снятым истуканом Вечно Живого на главной площади, на «пятачке»… И — со свежеустановленными минными полями по периметру.
Нет, понятное дело, прославленный классиками телеграф Узун-Кулак давно и исправно морзировал Нурали-хану о свалившихся ниоткуда пришельцах — но мало ли чего долгими степными зимами у костров болтают… Воочию хан убедился во всем чуть больше месяца назад, в апреле. Срок достаточный, чтобы прощупать сильные и слабые стороны захватчиков и составить план генеральной их зачистки.
Может, начнут и не сегодня — неизвестно. Но надолго расположить всю орду у горы невозможно — призванных на службу здесь, как всюду и везде, кормит воинское начальство. Хан. Из личных отар. Так что долго держать под знаменами свою дикую дивизию Нурали никак не станет…
