Старейшины, говоря медленно, нараспев, вспоминали деяния славного Толмая, восхваляя доброту богов, пославших им такого сородича и вождя, и печалясь, что он ушел в Дом Дедов столь рано.
Когда старики наконец сказали все, что желали, к отцу подошел ждавший у дверей Учай.
– Старейшины и сородичи, – начал он негромко, так что присутствующим в скорбном чертоге пришлось умолкнуть, чтобы услышать его речь. – Не мне тщиться одолеть красноречием тех, кто знал моего отца сызмальства. Я не скажу чего-либо нового, повторив, как он был храбр, справедлив, как почитали его ингри и в нашем селении, и в прочих землях. А потому я обращусь не к вам и даже не к богам – с ними скорее ведуны сыщут общий язык… Я обращаюсь к ним. – В голосе Учая внезапно полыхнула ярость. – К ним!
Он ткнул пальцем в пустые места за длинным столом.
– Разве мы плохо вас приняли? – выкрикнул он. – Разве мы таили коварство? Разве мой отец не поплатился жизнью, защищая вашего царевича? Неужели же он не заслужил почтения хотя бы в час общей скорби?!
Родичи отвечали ему угрюмым молчанием.
– Совсем недавно за этим столом царевич Аюр величал моего отца своей правой рукой. И что же? Теперь он забыл об этом? Теперь ему не нужна рука? Мы для него – лесные звери, и больше никто!
Он обвел свирепым взглядом закипающих от гнева ингри.
– И потому я спрашиваю – угодна ли богам клятва, принесенная Толмаем?
– Нет! – взревели сородичи.
– Чужаки желают извести нас! – завопил Учай. – Скорлупа, подаренная отцу, была зачарована! Это из-за нее лучший из охотников погиб в поединке со зверем! А потом, желая унизить наш род, арьяльцы вручили мне вот это!
Он выдернул из висевшей на плече торбы позорный беличий плащ и потряс им в воздухе.
– Вот он – дар чужаков на тризну нашего вождя!
Общинный дом наполнился возмущенными возгласами.
– Быть может, я глуп и чего-то не понимаю? – выкрикнул Учай, обращаясь к пустым местам за столом. – Молчите? О нет, вы даже не молчите! Всякий, кто пожелает, может выйти за околицу и услышать своими ушами – они поют и смеются! Им нет дела до нашей боли. Они желают ехать охотиться дальше. Что ж, им будет охота! Клянусь, отец отправится в Дом Дедов не один!
– Постой, – вмешался Урхо. – Отец стремился к союзу с Арьялой! Он не пожелал бы мести…
– И я не хочу ее, – прошипел Учай. – Я желаю только справедливости!
Чем дальше продвигался на север отряд царевича, тем гуще становились сосновые леса, тем больше попадалось озер с заболоченными берегами и покрытых серым мхом скал, в полном беспорядке торчащих из земли. Вот теперь Аюр узнал, что такое по-настоящему дикие земли. Посланные вперед дозорные то и дело возвращались, говоря, что путь закрыт необозримыми завалами буреломного леса. Ругаясь на чем свет стоит, приходилось возвращаться, искать обходные пути, иногда двигаясь какими-то едва хожеными звериными тропами. Наконец Учай вывел охотников к студеной лесной речке и объявил, что теперь основные трудности позади – надо лишь следовать вверх по течению, и речка приведет их прямо в медвежий край.
Задумчивые мамонты неспешно побрели вдоль реки, подминая под себя подлесок и производя столько треска, что окрестное зверье разбегалось без оглядки при одном приближении Аюра и его людей. Но, останавливаясь на ночлег, мохначи умудрялись набить зайцев, наловить рыбы и набрать грибов, которые лично они с удовольствием ели, даже не обжарив на огне. Царевича такая пища ничуть не радовала, но он тешил себя мыслями, что, лишь преодолевая трудности, юноша становится мужчиной. А вернувшись с богатой добычей в столицу, он, закаленный испытаниями, без труда докажет сверстникам и красавицам двора, что он достойный сын великого отца.
Аюр то и дело жалел, что оставил в острожке чудовищного секача, чтобы чучельник воссоздал зверя во всей его грозной красе. Ему страстно хотелось вновь и вновь видеть это порождение темной Бездны. В голове Аюра уже созрела прекрасная мысль – по возвращении велеть мастеру-чеканщику изобразить его добычу на золоченом щите, который будут нести перед ним, когда наступит его час взойти на трон. Чтобы каждый знал, сколь отважен и силен молодой повелитель!
