Царевич ошеломленно глянул на идущего рядом Ширама. Всякий знал, что ударить ария по лицу, как и дернуть накха за косу, – это прямой путь на тот свет.
– Что здесь происходит?
– Казнь, – ответил Ширам. – Воин, по вине которого подвергся опасности сын повелителя, подлежит смерти.
– О ком речь? – не сразу понял Аюр. – Подлежит смерти? Кто, Арун?!
Царевич застыл на месте, прикусив губу, но вовремя нашелся:
– Но ведь это в боевом походе, а у нас охота!
– У тебя охота, солнцеликий. А я и все они, – он указал на стоящих поодаль угрюмых ариев, – в боевом походе.
– Даже если так, я помилую его!
– Лишь государь может миловать в таком деле. И за всю историю Аратты ни один из твоих высоких предков не воспользовался этим правом. Ибо всякий знал, что войско стоит на порядке и повиновении. Даровав жизнь виновному – подвергаешь опасности остальных. Поэтому воин, который так плохо сторожил твой шатер, должен умереть.
– Я сам знаю, что должно, а что нет! – вспылил Аюр.
Он хотел еще что-то добавить, но вдруг понял, что ему нечего возразить саарсану, потому что тот прав. Царевича снова замутило, в коленях возникла противная слабость. Он скорее упал, чем сел в кресло.
– Но ведь это была моя затея, – через силу пробормотал он. – Я сам ушел…
– Именно поэтому воину дозволено умереть достойно. Вы готовы? – повернулся накх к Джеришу.
Тот метнул на него полный ненависти взгляд, подошел к застывшему у его палатки безоружному арию, достал из ножен на поясе кинжал и протянул ему. Знатный юноша, годами не старше Аюра, растерянно смотрел по сторонам с таким видом, словно оказался в дурном сне.
– Верни свою душу Господу Исвархе. Да очистит ее от земной скверны бронза твоего клинка, – произнес Джериш ритуальные слова. – Все мы смертны, но земляные люди уходят в землю, арии же возвращаются на небо – домой…
Арун с ужасом посмотрел на него, принимая оружие. Он тоже знал, как должно себя вести, и пытался бодриться, но как будто все никак не мог поверить, что все это происходит по-настоящему. Ему прежде не приходилось терпеть страдания более тяжкие, чем пропущенные удары в учебных боях; вся его жизнь состояла из радостей и увеселений. Он бросил отчаянный взгляд на Аюра, которому был давним приятелем и сотоварищем по придворным развлечениям, – тот отвел глаза…
Юный арий дрожащими руками поднес острие к ямке в основании горла, закрыл глаза и глубоко вздохнул, готовясь совершить то, о чем много раз слыхал, вчуже восхищаясь высоким мужеством обреченных воинов. Стиснув зубы, он ухватился двумя руками, чтобы одним махом вонзить клинок по рукоять. Текли мгновения, но Арун оставался недвижим, только руки у него дрожали все сильнее… И вдруг кинжал вывалился из них и упал на землю.
– Не могу, – одними губами прошептал он.
– Воин проявил трусость, – бесстрастно произнес Ширам.
Джериш подобрал с земли кинжал и едва удержался, чтобы не метнуть его в говорящего.
– Он проявил трусость, – с нажимом повторил накх.
– Да, – хрипло ответил глава жезлоносцев.
Он вернул кинжал в ножны и сделал знак своим воинам.
– Ты больше не человек – ты заяц. – Джериш плюнул в лицо обреченному на смерть. – Беги!
– Нет! – жалобно простонал Арун.
– Беги!
Огромный арий рывком повернул молодого воина к себе спиной и дал пинка. Обреченный метнулся в одну сторону, в другую… Защелкали тетивы, раздался крик боли… Шесть стрел почти одновременно пробили его руки, столько же – ноги, еще одна вонзилась в спину на ладонь выше пояса. Последним выстрелил Джериш. Его стрела, оперенная белыми перьями с золотым обрезом, вонзилась Аруну прямо в затылок, и тот ничком рухнул на землю.
– Восславим торжество справедливости! – нараспев произнес Ширам ритуальную фразу.
От этих слов, которые обычно выкрикивал палач после казни, Аюра чуть не стошнило прямо на шитый золотом плащ.
– Ты бледен, солнцеликий. Помочь дойти до шатра? – предложил накх.
– Я сам, – бездумно глядя на утыканного стрелами приятеля, отозвался царевич.
«Что же это такое? – крутились мысли у него в голове. – Зачем Ширам все это устроил? Неужели накхи в самом деле нас так ненавидят? Вот я вернусь и все расскажу отцу…»
