По-тихому, на всякий случай,
впотьмах умело взяли нас,
за проволокою колючей
мы оказались в тот же час.
Ползла чреда часов туманных,
нам долго было суждено
при жалких наших чемоданах
стоять, не чуя ног давно.
Мы — хайтонские бедолаги,
от всех, кто дорог нам, вдали,
трофей союзничьей отваги,
соль — извините! — пыль земли.
Черпак баланды, самый первый,
испробованный на веку;
болит спина, ни к черту нервы
и тело радо тюфяку;
И мы легли, шурша соломой,
в казарме на немытый пол,
мы обволакивались дремой,
но сон спасительный не шел.
Шаг часового, шаг жестокий
доносится издалека;
на западе и на востоке
нас гордо стерегут войска.
Но страх всё гуще, всё приметней,
знакомым больше веры нет;
неумолкающие сплетни
плодят в потемках полный бред;
всё громче пульс и всё короче,
в душе — опять же пустота;
глядишь, эсесовцы средь ночи
тараном выбьют ворота.
Нас выведут, рядком построив,
винтовки тявкнут в тишине —
и мигом кровь и мозг изгоев
разбрызгаются по стене.
Но может статься, что во мраке
грядет спасенье от оков;
поверх костей взрастая, маки
заблещут шелком лепестков.
И мы узнаем, что невзгоды
нам в жизни выпали не зря,
что ради торжества свободы
мы попадали в лагеря.
Ну что ж, покуда честь по чести
достойно посидим в плену;
авось с союзниками вместе
сумеем выиграть войну.
