— Кум заварит. А потом ещё и прикурить даст! Разрешение есть?
Шабашники переглянулись, и главный осторожно спросил:
— Какое ещё разрешение? У нас хозяева есть. Вот дом купили, решили обновить. Они тут распоряжаются, у них и спрашивай.
— Вот из-за такого самоуправства потом и дохнут в угаре, — ответил Черепанов. — Разрешение на перестройку дымохода.
— А-а-а-а. Так мы дымоход не собирались крушить. Перекроем по-новой, и отвалим!
— Сиди, я разберусь! — Павел принялся осматривать полуразобранный чердак с видом знающего человека. Ощупал стропила, как будто проверяя их на прочность, пошатал трубу, которая оказалась довольно прочной.
— Самоуправство! Кругом одно самоуправство! А ну-ка, сгоняй за молотком, трубу простучу, — скомандовал Павел бригадиру. Остальные двое уже и так спустились от греха подальше на перекур.
— Нашёл шныря, — нехотя пробурчал тот, спускаясь по лестнице.
За это время Черепанов быстро проследовал в левый дальний угол и принялся прощупывать пространство под крышей. Вот он! Вот он, свёрток размером с папку, перевязанный крест-накрест бечёвкой. «Инспектор жилкомхоза» рывком вытащил его из-под деревянных перекрытий и сразу засунул в портфель.
— На, лови! — В его сторону полетел молоток, но благодаря природной реакции Павел его поймал на лету.
— Следующий раз будь аккуратней, в обраточку прилетит — и вякнуть не успеешь!
— Слышь, браток! — обратился к Павлу шабашник. — А как же тебя на службу приняли? Мотал же, я вижу!
Павел для вида простучал кладку трубы, струсил пыль с рук и отдал молоток:
— Как? Да быстро и без вопросов. Уметь надо.
Цель была достигнута, и дальнейшие препирания с бывшими коллегами были не в тему. Павел одобрил дальнейшие работы при условии, что труба останется в таком же виде, как сейчас.
— Ну, бывай, начальник! — попрощался бригадир шабашников, пожимая ему руку.
— И вам не хворать!
По пути в Москву единственное, что Павел сделал, — это взглянул на титульные листы папок. Да. Одна из них была озаглавлена: «Уголовное дело № 16/2537». И красным карандашом в углу было написано: «О крушении аэровагона».
Дневник. Последняя запись
Уже неделю Черепанов не выходил из комнаты. Он внимательно перечитывал листки допросов, заключения экспертиз и показания свидетелей. Полина не вмешивалась, а Павел ничего не говорил. На единственный вопрос: «Что там интересного, что ты уже десятый раз перечитываешь?» Павел в ответ спросил у неё:
— А этот Енукидзе, он кто вообще такой был? Кто над ним главный?
— Мы же договаривались, что забыли, Паш!
— Забыли ту историю, а мне сейчас понять многое нужно.
— Ну как кто? Он был большим человеком. Секретарь ЦИК СССР. Главнее его, может, только Сталин…
— И что, он только ему подчинялся? — спросил Павел, перекладывая бумаги.
— Ну, скорее всего, да. Вообще-то орган коллегиальный и исполнительный, но ты же понимаешь, если был на этой должности столько лет, то пользовался безусловным доверием товарища Сталина. Ну, как оказалось, до поры до времени, но тогда — да.
— И никто, кроме Сталина, был ему не указ?
— Конечно. На этом, говорят, и погорел. Очень наглый тип, везде его именем прикрывался.
— А-а-а… Ну ладно, ты спи, родная, я тут ещё почитаю…
Раздался один звонок, бурчащий сосед пошёл открывать:
— Кого ещё принесла нелёгкая!
Дверь комнаты открылась без стука, и на пороге показался участковый.
— Гражданин Черепанов?
Лёгкий холодок пробежал по его спине. Опять эта форма, этот тон превосходства…
— Так точно. Я, — спокойно ответил Павел.
— Что же вы, гражданин Черепанов, такой безответственный, заставляете органы за вами бегать. Вы когда должны были прибыть в отдел отметиться?
Павел ничего не ответил.
— Вы должны были в день прибытия отметиться. Меня вот из-за вас на ночь глядя отправили проверять… — Участковый достал какой-то бланк, заполнил его и дал Павлу расписаться. — Завтра не побрезгуйте прибыть лично. Показаться, так сказать.
— Непременно, — ответил Павел.
Участковый встал и, глядя на стол, спросил:
— А что это у вас?
— Да так, историей заинтересовался. Решил углубить понимание истории. — Павел прикрыл верх папки с надписью «Уголовное дело».
