Когда я пришел в себя, был уже почти полдень. Я с трудом сориентировался. Вскоре мне удалось различить рядом с моей постелью бледное, желтоватое лицо доктора Рая.
«Вы больны?» – спросил он.
«Боюсь, это мочекаменная болезнь», – прохрипел я с трудом.
У меня создалось впечатление, будто бы сначала Рай смотрел на меня с ужасом, но затем его сменило выражение триумфа.
«Мукерджи… – сказал он. – Мукерджи, – повторил он снова, – может сделать как здоровым, так и больным…» Пока он говорил, в его тоне становилось все меньше внешнего лоска «европейской цивилизации», который он усвоил в Англии. Казалось, будто бы он уступал место патриотическому суеверному пылу.
Его хищный взгляд заставил меня почувствовать недомогание и новый страх. Все еще пребывая между сном и реальностью, я спросил: «Где поблизости можно найти английского врача?»
«Вам следует довериться Мукерджи… – проговорил Рай. – Вы не найдете ни одного врача-англичанина, который действительно способен избавить вас от камней, вам не поможет даже доктор Ирвинг из Лакнау…»
Но только я расслышал фамилию Ирвинг, моя память тут же ухватилась за нее. Теперь я видел перед собой единственную цель: прочь из Ханпура, прочь от Мукерджи.
Климат Лакнау весьма благоприятствовал тому, чтобы городок стал излюбленным индийским гарнизоном англичан. Тогда это было почти сказочное место, засаженное цветущими парками, бамбуковыми рощами и садами, где среди живых изгородей из желтых роз, орхидей и папоротников зеленели пальмы и тенистые, усыпанные хороводом красных бутонов деревья. Местная гостиница показалась мне цветущим оазисом по сравнению с той крысиной норой, где я поневоле обитал в Ханпуре.
Доктор Ирвинг, который вскоре после моего прибытия возник в моей комнате с неуклюжим ящиком инструментов, выглядел точь-в-точь как среднестатистический хирург конца девятнадцатого столетия, каких я нередко встречал у него на родине. Ему шел уже седьмой десяток, и он казался сильным и грубоватым, как и многие другие люди его поколения, ведь в те времена от медика требовались прежде всего сила и закалка, необходимые, чтобы ампутировать руку или ногу у находящегося в полном сознании человека или провести другую, не менее жестокую, но в целом обычную в те дни операцию. Я невольно содрогнулся от мысли, что ему, обладателю столь красных, мускулистых рук, предстоит осмотреть меня. Но вот Ирвинг вступил в разговор. С первых минут нашей беседы я почувствовал, что имею дело с человеком рассудительным, а потому даже тон его оказал на меня удивительное умиротворяющее действие. Он осведомился о моей профессии, происхождении, намерениях и только потом приготовился выслушать мои жалобы.
«Теперь не может быть никаких сомнений, – проговорил он, – накануне вы лишились маленького камня в мочевом пузыре. На своем пути он причинил вам несколько царапин, которые тут же закровоточили. Но в мочевом пузыре все еще могут оставаться другие камни. Мне придется осмотреть вас, чтобы быть до конца уверенным…»
Сегодня я уже простил Ирвингу все мучения, которые я вытерпел по его вине, включая приступ лихорадки, настигший меня уже через полчаса после осмотра из-за занесенной им инфекции…
Ирвинг, как и множество других врачей из любой части света, не мог знать большего. Но так или иначе его осмотр имел определенную пользу. Я усвоил, что о состоянии медицины и прогрессе в ней следует судить прежде всего с позиций пациентов и никогда не смотреть на медицину глазами того, кому болезнь на личном опыте не знакома.
Протерев окровавленный катетер тканью, усеянной пятнышками засохшей крови, и после определив его в своем ящике между двумя парами заржавевших зубных щипцов, он серьезно посмотрел на меня.
«Хм, – промычал он, – судя по всему, у вас внутри еще два более крупных камня. Возможно, около полугода они и не будут вас беспокоить, но это не помешает им постоянно увеличиваться за счет приращения новых твердых мочепродуктов. Вам следует как можно быстрее возвратиться в Европу, где вашу мочекаменную болезнь могли бы прооперировать. Ничто не должно сейчас стеснять ваших движений, у вас довольно лекарств. Поезжайте в Париж безотлагательно. Разыщите там доктора Сивиаля…»
