ДЗИЦУКО (печально). Зачем?
ХАНАКО. Потому что тогда поезда никогда уже не смогут отъехать со станций.
ХАНАКО выходит. ДЗИЦУКО стоит, как будто замерев на мгновение. она посматривает на газетные обрывки и принимается сметать их метлой подальше к двери. и она уже собралась было их выбросить, как тут же заметила в дверях мужчину.
ДЗИЦУКО. Кто там?
ЕСИО. А Ханако здесь?
ДЗИЦУКО (подходит к нему). Здесь никого нет с таким именем.
ЕСИО. Но я уверен, что она здесь. (Он вынимает газету из кармана.) Я прочел о ней в утренней газете.
ДЗИЦУКО. Газеты, как всегда, сплошь и рядом печатают лживые сведения.
ЕСИО (сделав несколько шагов внутрь комнаты). Пожалуйста, позвольте мне увидеть Ханако.
ДЗИЦУКО. (Она давно уже все поняла, но тем не менее спрашивает.) А кто вы?
ЕСИО. Как только вы ей скажете, что Есио здесь, она сразу поймет, кто я.
ДЗИЦУКО. Это имя мне знакомо давным–давно. До чего же оно мерзкое и как гнусно звучит.
ЕСИО (продолжает молчать).
ДЗИЦУКО. Во–первых, у меня совершенно нет никакой возможности узнать, действительно ли вы тот самый, настоящий Есио.
ЕСИО. Ну, раз вы сомневаетесь, так взгляните–ка на это. Вот ее веер, с лунными отражениями на воде.
ДЗИЦУКО. Не понимаю, где вы только выискали его.
ЕСИО. Я так и думал: вы непременно скажете что–нибудь в этом роде. А сейчас, будьте любезны, отведите меня к ней…
ДЗИЦУКО. Когда вы наткнулись на эту статейку в газете, так, видно, сразу же во образили себя героем громкой любовной истории. Вот и рванули тут же сюда. Нет, правда? К той самой женщине, кого вы бросили ровно три года назад, не задумываясь ни минуты.
ЕСИО. Знаю, я поступил крайне дурно. Но где–то лишь год назад я обрел наконец свободу. Так что сразу отправился в город, где мы когда–то расстались с ней, но Ханако там больше не было. Мне сказали, что с тех пор как она лишилась рассудка, то… сразу вроде бы и прекратила работать гейшей. А контракт ее, похоже, выкупила какая–то художница. И будто бы она же увезла ее с собой в Токио. Вот и все, что мне удалось разузнать. Так, значит, художница ≈ это вы и есть? Я прав?
ДЗИЦУКО. Да, это была я. Незамужняя рисовальщица лет сорока. Я отправилась в тот город года полтора назад в краткосрочное путешествие. Какие–то гейши судачили о ней в ресторане, куда заодно пригласили и меня. Дескать, однажды летом она повстречалась с одним молодым клиентом из Токио. Мужчина пообещал ей вернуться снова и в залог будущей встречи обменялся с ней веерами. Изо дня в день она смотрела на этот свой веер и все вспоминала о нем. И так она проводила все дни, страстно желая его возвращения! Даже перестала выступать перед клиентами. И мадам настолько затравила ее, что бедняжка в конце концов сошла с ума. Когда я услышала эту историяю, так тут же попросила показать мне девушку.
Она сидела у себя в комнатке, точно в какой–то темнице. Глаза ее уставились вниз, хрупкими белыми ручонками она вцепилась в веер и, очевидно, не очень–то даже соображала, что к ней вошла я. Когда я заговорила, она наконец подняла свое лицо. Красота ее невинного личика была подобна луне, окутанной небесным сиянием, и я влюбилась в нее с первого взгляда.
Потом я выкупила у хозяйки заведения контракт с Ханако и вернулась в Токио вместе с ней. Вот тогда я дала себе клятву: никогда–никогда в жизни я не позволю тому гнусному, вероломному типу украсть ее у меня.
ЕСИО. Ну так теперь, после того как она пробыла в ваших руках целых полтора года, ее заполучу я.
ДЗИЦУКО. Я была бы очень признательна, если вы оставите подобный тон. Вы го ворите со мной так, точно забыли у меня что–то из вашего личного имущества.
ЕСИО. Значит, вы не позволите повидать ее… Иными словами, ее счастье отнюдь не совпадает с тем, на что вы надеетесь.
ДЗИЦУКО. Чтобы вы знали, а я уповаю ровно на то, на что и она. Так вот, Ханако как раз совершенно не рвется ни к какому там счастью.
ЕСИО (с вызывающей улыбкой). Ладно, тогда представьте себе, будто я заявился сюда, чтобы снова сделать ее несчастной…
ДЗИЦУКО. Между прочим, собственное ее несчастье красиво и безупречно, и в жизни никому не удастся этому воспрепятствовать.
