— Уединялись? — спросил Курочкин, когда Юля и Георгий оказались в десяти шагах от них.
Юля сжала губы. Георгий превратился в сталь.
— Ну как, все путем вышло? — поддержал его Кащин. — Маху никто не дал?
Два следопыта как раз поравнялись с ними.
— Молчите, уроды, — сжав руку спутника, огрызнулась Юля.
— А подробности? — потребовал Курочкин. — Мисс Пчелкина!
— Очень бы хотелось, — вторил ему Кащин. — И будь уважительнее, — он подтолкнул локтем товарища, — она теперь миссис!
— Кому первому в морду дать? — обернулся Георгий.
Он стоял на дорожке и не двигался с места. Впереди уже открывался лагерь. Было видно, что многие позавтракали и теперь готовятся к трудовым будням. Трое молодых мужчин с вызовом глядели друг на друга. О стычке не могло быть и речи! Юля потянула спутника за рукав:
— Не обращай на них внимания. Они — клоуны.
— Я мастер по карате! — выпалил Курочкин и встал в нелепую боевую позу.
— А я по джиу-джицу! — выкрикнул Кащин и тоже принял диковатую стойку.
— Идиоты, — бросила Юля. — Вот ведь идиоты!
— У них льготное обучение? — спросил Георгий. — По сокращенной программе?
— Да! — ответила она и потащила друга за собой. — В ближайшие два часа они всем растрезвонят, что теперь-то у нас роман. — Она посмотрела на молодого человека, и в ее зеленых глазах вспыхнули лукавые искры. — Не будем их разочаровывать, правда?
Обеденный стол почти опустел, но несколько сонь еще жевали свою манную кашу. В общем, отсутствие влюбленных на завтраке прошло незаметно. Они успели почти вовремя. Быстро поели. Быстро выпилил свой жидкий кофе. Один из аспирантов, помощник профессора Турчанинова, ударил в гонг — размашисто саданул молотком по старой сковороде. Начинался трудовой день. Пора было грызть землю и охотиться за черепками и косточками, гостинцами из прошлых столетий.
— У нас двое отсутствуют, — за спиной Юли прозвучал голос ее подруги. — Две примы наши, гусь да гагарочка.
Пчелкина обернулась. На нее многозначительно смотрела Римма.
— И кого нет?
— А ты догадайся.
— Жанны и Руслана?
— Разумеется.
— Ну, это и понятно, — пожала плечами Юля.
— Они в этом домике пропадают уже сутки.
— Медовый месяц?
— Ага, — кивнула Римма. — Завидую им! До зубовного скрежета, Юлька. Короче, надо мне Игорька Горюнова с четвертого зацепить и сходить с ним в этот «домик любви». Да только Горюнов какой-то стеснительный. Мнется все. Я его и так и сяк. Мол, придумай, пригласи куда-нибудь, в чисто поле хотя бы. Со скатеркой. Придется все самой делать. У тебя как с этим длинным, с Гошей?
— Он — Георгий, — вздохнула Юля, — и никаких гвоздей.
— Ну, и как у тебя с этим Георгием? Пока только обжимаетесь? Или как?
— Все тебе расскажи, Римка, — отмахнулась Юля.
— А чего такого я спросила? — пожала та плечами. — Подумаешь! Ну так что, он тебя уже полюбил? Позволила? Допустила? Ну, колись, подруга.
Большой подругой она Юле не была. Просто однокурсницей, приятельницей. И не хотела Юля об этом говорить вот так запросто. Грубовата была Римка Скворцова.
— Нет, не допустила. Когда захочу, тогда и случится, — сурово ответила она.
— Я бы ему дала, — с уверенностью кивнула Римма. — В смысле, на твоем месте.
— Иди ты… к своему Игорьку и давай ему, — холодно процедила Юля. — На своем месте.
И пошла работать. Профессор Турчанинов, вместе с учениками вгрызавшийся в грунт, то и дело спрашивал:
— Эти развратники появились?
И в ответ слышал:
— Нет, все еще развратничают.
— А им звонили?
— Сто раз! — отвечали студенты.
— Плохо, — говорил профессор, работая кисточкой. — Для развратников плохо. Если до ужина они не появятся, я их отправлю в Москву. С двумя неудами по практике. Честное слово отправлю. Совесть потеряли и страх.
Руслан и Жанна появляться не собирались. Звонить им перестали. Просто надоело. Тем более работа шла, появлялись новые находки. Одним словом, было не до пропавших любовников. Время перевалило за полдень.
Кто первый из ребят сказал:
— А вдруг что-нибудь случилось, Венедикт Венедиктович? — позже никто и не вспомнил.
— С кем? — ответил вопросом на вопрос пыхтевший у выглядывающего из грунта глиняного черепка профессор. Как человек увлеченный, он быстро переключался на дело всей своей жизни и забывал о житейских заботах.
