Взгляд Джемы отлепился от Дани и неохотно переполз на багровую физиономию благоверного. Пышные усы и брода Фольма были измазаны простоквашей, и Дани едва не хихикнула в кулак, но опомнилась и, воспользовавшись моментом, ускользнула в свой уголок. Присела на край деревянной кровати и стала дышать на замерзшие пальцы. Вода в колодце была студеной.
— А что я должна делать теперь? — сварливо отозвалась Джема, — это дело инквизиции, кого они сюда привозят. Привезли и привезли. Годик посидит в холоде, кровью начнет харкать, а там и Всеблагий приберет…
— Ты не понимаешь, — в голосе Фольма появилось раздражение, — это же принц. Кровный наследник. Случись что с Маттиасом, или с Шедаром, приедут за этим. Кровь не водица.
— Так а я при чем?
— Тьфу, дура! — посуда жалобно звякнула. Это Фольм в сердцах жахнул кулаком по столу. — Жратву ему надо теперь самую лучшую подавать, не просекла еще? А ну как станет следующим королем, после Маттиаса? В петлю захотела?
— Не станет, — буркнула тетка Джема.
— А нам не знать воли Всеблагого, — прошипел Фольм, — так что… мяса больше ему клади. Его, конечно, сюда инквизиция приволокла, значит, делов он наворотил ого-го. Но все-таки это брат нынешнего наследника. Беречь его надо. Топить хорошенько, чтоб не простудился… ну, ежели не будет прямого приказа в подземелье держать.
Дани показалось, что тетка Джема вздохнула. Потом снова раздалось мерное постукивание ножом о доску.
— Я ему жратву носить не буду, — заявила Джема, — он со злонесущим даром. Еще навредит мне.
— Чем это он тебе навредит? — Фольм хмыкнул, — ты ж не механоид.
— Все равно не буду. Пусть вон, эта… носит.
— Да и пусть носит, — согласился Фольм, — а ежели потом в подоле принесет?
— Ты совсем дурак? Кто на нее посмотрит? Она ж как доска…
Молчание.
— Если и принесет, пусть рожает. Утопим ублюдка, да и все.
Дани внезапно ощутила резкий приступ тошноты.
Пальцы сами собой сжались в кулаки, и она едва удержалась, чтобы не соскочить со своего места, не ринуться в кухню и не вцепиться ногтями в бледное лицо тетки. Тва-арь… какая же тварь…
Дани спешно заморгала, чтобы не расплакаться. Плакать можно было только глубокой ночью, когда никто не слышит… Вот тогда — вцепиться зубами в набитый соломой тюфяк, и заходиться в немом вопле, в беззвучном проклятии Всеблагому, за то, что попустил смерть родителей. А сейчас стиснуть зубы, и молчать, делать вид, что ее здесь нет, стать бледной тенью самой себя…
Скрипнула дверь.
— Фольм Эрве? — низкий мужской голос. Не старый, но и не молодой. Как будто очень усталый.
Загрохотал упавший стул.
— Мастер…
— Я зашел вернуть вам ключи, — сказал неизвестный, — а заодно оставить распоряжения насчет заключенного. Поскольку он здесь до конца своих дней, думаю, нет необходимости постоянно держать его в подземелье. Через пару недель можете перевести его в одну из башен.
— Да, мастер!
— Надеюсь, вы осознаете всю степень ответственности.
— Да, мастер!
И столько в голосе Фольма было подобострастия вперемешку с почти животным ужасом, что Дани не выдержала, неслышно поднялась и осторожно выглянула из своего закутка.
Перед обеденным столом стоял инквизитор. Из своего укрытия Дани могла видеть лишь его спину, затянутую в мундир из добротного черного сукна, и такие же черные волосы, вьющиеся, ниспадающие на плечи.
— Я хочу, чтобы его хорошо кормили, — тем временем процедил инквизитор, — он должен прожить здесь долго… так долго, как сможет. У Его Величества не должно возникнуть вопросов, понятно?
— Да, мастер, — выдохнул дядька Фольм, — не извольте беспокоиться, все будет сделано в лучшем виде.
— Хорошо, — мужчина кивнул.
В этот миг взгляд Дани непроизвольно скользнул вниз. Воздух застрял в горле, захотелось превратиться в тоненькую струйку дыма и выскользнуть прочь. Левая рука инквизитора… ее не было, руки. Из узкого рукава мундира выглядывала механическая кисть, матово блестящая.
Наверное, он почувствовал ее взгляд и резко обернулся. Дани остолбенела. Лицо у него… тоже было совершенно черным и глянцевым. Только неправдоподобно светлые глаза обожгли злым и каким-то загнанным взглядом, так, словно Дани была в чем-то виновата.
