«Замкни Круг, девочка» – эти слова я услышала от молоденькой Пифии два года назад.
Но в ушах стоял голос Лёна.
Подорвавшись с пола, я начала лихорадочно одеваться, не обращая внимания на Ороена. Впрочем, он сам отвернулся и вышел на улицу, лязгнув щеколдой. Крина молча засуетилась у ларя, ссыпая в мешочек оставшиеся с ужина ватрушки. «Опаздываешь, безнадежно, неисправимо опаздываешь, ты нужна там сейчас, немедленно, сию же секунду…» – торопил внутренний голос. Где, зачем, кому? Леший его знает, если встречу – спрошу.
На улице оказалось не так уж и темно, между волком и собакой: в сером небе таял обесцвеченный месяц, звезды, за вычетом двух-трех, успели погаснуть. Настороженный шелест крон только подчеркивал предрассветную тишину, зарождаясь и существуя будто сам по себе далеко вверху.
Ороен подвел оседланную Смолку, ласково потрепал ее по шее. Сонная кобыла брезгливо вздрогнула, но кусаться не стала. Вскочив в седло, я выхватила у Крины сумку, коротко кивнула вместо слов благодарности и безжалостно пнула Смолку каблуками.
Надо было видеть ее взгляд! Посрамленный василиск испарился бы на месте. Брыкнувшись, кобыла с места сорвалась в карьер, сама выбрав дорогу. По чистой случайности, туда-то мне и надо было, так что я и не подумала ее сдерживать. Сосновые обочины слились в коричневую ленту, изредка мелькавшую серыми просветами улиц, потом развернулись зелеными полотнищами лугов в дымке тумана.
Быстрее, быстрее… Если бы сама дорога летела вперед со скоростью к'яарда, я и то побежала бы по ней изо всех сил, в тщетной попытке опередить неумолимо приближающийся миг, после которого спешить уже некуда.
Но это всего лишь миг. Хрустнувшая под копытом ветка, осколки не подхваченной вовремя чашки, влажный клекот стали, вгрызшейся по рукоять. Его не остановить и не предотвратить.
Слишком поздно.
Солнце взошло, лес ожил – шелестом листвы, птичьими трелями, голодными слепнями. Кошмар начал забываться, отходить в прошлое, теряя яркость и убедительность. Кобыле надоело злиться, она поумерила прыть и стала красноречиво оглядываться на сумку с провизией, намекая, что бедной маленькой лошадке не повредит скромный завтрак. Я вполне разделяла ее мнение, с поправкой на бедную маленькую себя, но лес все никак не кончался, полянками тоже не баловал, а затаившиеся на елках клещи провожали нас кровожадными взглядами.
Сон и сон. Было бы из-за чего волноваться. Королю вон в прошлом году приснилось, будто его дворец лежит в развалинах, а над ним с издевательским карканьем кружатся вороны. Два десятка штатных прорицателей тут же представили его величеству девятнадцать различных толкований и традиционный конец света (один упрямый пенсионер обещал его по любому поводу), а потом договорились между собой и главным архитектором и объявили сон вещим. Наум срочно переехал в загородную резиденцию, а они благополучно пропили выданные на ремонт деньги, причем во время одной особо разгульной пирушки ухитрились проломить наружную стену, доказывая друг другу, что замок простоит еще тысячу лет. Замазанная цементом дыра до сих пор напоминает Науму, какой ужасной участи он избежал благодаря достижениям современной сомниологии.[12]
Впереди забрезжил свет, и мы окунулись в золотистое тепло луга. На противоположном его краю снова темнел лес. Я натянула поводья, и Смолка перешла на спокойную трусцу. Ерунду, лезшую в голову перед сном, и вспоминать-то было стыдно. Ватрушками объелась, не иначе. И голова от Велькиного снадобья как чугунная. Чего она туда намешала? Глянув на этикетку, я выругалась и окончательно успокоилась:
«Декокт „Мечта“, три капли на чарку. Успокаивает, расслабляет, вызывает красочные сновидения».
Домечталась! Надо Лёну рассказать – то-то посмеется.
Посреди луга я спешилась и с блаженным вздохом растянулась на траве, сладко потягиваясь всем телом. Умиротворенно полюбовалась нежно-васильковым небом с редкими клочьями белых облаков, потом села, развязала сумку и приготовилась вкушать ватрушки, но вовремя остановилась и не вкусила. Ватрушка как-то подозрительно попахивала. Я обнюхала ее со всех сторон и коварно предложила кобыле. Та взяла и с удовольствием сжевала, но это еще ни о чем не говорило. Запах, впрочем, не имел ничего общего с прокисшим творогом и заплесневелой сдобой. Так могла пахнуть очень неживая кошка, отравившаяся очень несвежей рыбой. Смесь дивных ароматов накатывала волнами, вместе с порывами ветра, и была способна отбить аппетит у самого изголодавшегося вурдалака, не говоря уж обо мне.
