Яромир в новой рубахе (и откуда только взял — Марьянка, что ли, сшила?) пил вечерний чай с травами.
— Ну, заходи, дивья царевна, — он махнул рукой, указывая на старое кресло, накрытое плюшевым пледом.
Тайка осталась стоять в дверях.
— Пушок говорил, ты извиниться хочешь?
— Думаю, я задолжал тебе чаепитие.
Дивий воин потянулся к фарфоровому чайнику с отбитым носиком.
— Ты от ответа не увиливай! — Тайка топнула ногой.
Кроссовки она снимать не стала (даже будучи прибранным, дом выглядел не очень-то жилым), но ноги о коврик вытерла.
Яромир тихо вздохнул.
— Ладно. Извини. Ты это хотела услышать?
Кивнув, Тайка прошла к столу и уселась в кресло.
— Вот так бы сразу. А то наговорил гадостей ни за что. А теперь как ни в чем ни бывало: чаек, охота…
— Так уж и ни за что? — дивий воин прищурился. — Да, пожалуй, мои речи были резкими — за это извиняюсь. Но я сказал то, что думал. Наше племя врать не умеет.
Тайка едва не поперхнулась чаем:
— То есть я все-таки плохая ведьма?
— Такого я не говорил, не выдумывай. Молодая и неопытная — еще не значит плохая. Чего ты к словам цепляешься?
— Ладно, проехали, — Тайка со звоном поставила чашку на блюдце. — Я смотрю, вы тут неплохо устроились.
— Марьяна — добрая хозяйка, — Яромир скривился. — Еще б молчать умела, цены бы ей не было…
— Кстати, а где она?
— Да они с Арсением к Никифору в гости пошли. Отослал я их, в общем. Чтобы под ногами не путались и мне упыря не спугнули. С Арсения самого станется в ловушку влезть.
Тайка усмехнулась: это уж точно. Бедовый домовой и не на такое способен, особенно после бражки.
— А где ловушка-то?
— В саду, под окном.
— Что-то я ничего там не заметила.
— Значит, хорошая ловушка, — дивий воин с улыбкой протянул ей мисочку с сушками, и Тайка взяла парочку: для себя и для Пушка. — Хорошо, что ты пораньше пришла. У меня тут мысль одна появилась… Не в Дивьем царстве беда стряслась, это от нас они закрылись.
— Но у нас же нет никакой беды.
— Значит, будет. Говорил же тебе, в воздухе грозой пахнет. Или думала, я про погоду?
Вообще-то Тайка именно так и подумала, но признаваться не стала: засмеет еще.
Она решила сменить тему:
— А на кой упырю твоя сестра сдалась? Она же птица. Упыри птиц вроде не жрут.
Яромир взглянул на горлицу, и та кивнула.
— Вообще-то жрут. Думаешь, кто в деревне кур ночами таскает? Лисиц-то в округе нет, мой Вьюжка всех распугал. Но речь не о том, — он заложил ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. — В стародавние времена жил-был один злой колдун по имени Лютогор. Захотелось ему все Дивье царство к рукам прибрать, и заключил он сделку с северными ветрами. Так в краю вечного лета впервые настала зима. Многие погибли от голода и холода, иные так и остались стоять ледяными статуями там, где застал их лютый мороз. А те, кто выжил, сплотились под рукой царя Ратибора. Не первой была эта война в дивьем краю, но самой кровопролитной. В одном из сражений обратился в лед и сам царь Ратибор, пожертвовав собой, чтобы сын его Радосвет со своей дружиной смог заковать злодея в волшебные цепи. Лютогора заточили в темницу, но убить так и не смогли, потому что никто не знал, где его смерть запрятана.
— Этот ваш Лютогор — Кощей Бессмертный, что ли? — Тайка хрустнула сушкой. — Тогда там смерть в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце…
— Заяц в шоке, — хохотнул Пушок и на всякий случай перепрыгнул на спинку кресла, чтобы не получить подзатыльник.
— Все не так просто, — Яромир не обратил внимания на выходку коловерши. — Лютогор — и в самом деле Кощеев сын. Он не стал повторять ошибку отца и спрятал свою погибель куда дальше. Уж как ни пытали — смеется, гад. А ледяные статуи кроме него расколдовать некому — лишь со смертью Лютогора растает вековой лед. И то не сразу. Чтобы такие сильные чары рассеялись, понадобится немало времени.
Тайка поежилась:
— И что, много у вас этих статуй?
— Да почитай полкоролевства. Нынешний царь — Радосвет — отроком на престол взошел. А товарищей по детским играм советниками да воинами царской дружины сделал. Детей Лютогор щадил — видать, угрозой себе не считал…
Вьюжка поднял голову и заскулил, а Джулька подошла и, положив морду на колени хозяина, вздохнула почти по-человечьи.
