Из Харькова во Львов Антон переехал сразу же после освобождения Западной Украины. Тракторный завод тогда посылал в освобожденные районы группу специалистов. В глубине души Антону не хотелось сниматься с обжитого места, но он никому об этом не говорил, только на беседе у секретаря парткома завода спросил:
- Что же я делать там буду? Во Львове пока нет тракторного...
- Работа найдется, - ответил секретарь. - Направляем тебя в распоряжение парторганов.
Во Львовском обкоме партии Антону предложили должность начальника цеха будущего крупного машиностроительного завода, а пока он строится, поработать снабженцем на этой же стройке. И вот теперь он приехал в Перемышль, чтобы поторопить местный кирпичный завод с отгрузкой кирпича.
Вечер был теплый и тихий. Но из-за Сана все равно тянуло бензиновой гарью, и Антон вспомнил последние тревожные разговоры в обкоме партии, где он почти ежедневно бывал по делам стройки: на той стороне реки скапливаются подозрительно большие соединения германских моторизованных и пехотных войск. По этому поводу высказывались разные предположения, в том числе и такое, что немцы просто отводят сюда на отдых свои войска из Франции. Но Антон чувствовал - на душе у львовских партийных работников беспокойно. Да и было отчего. Немецкие самолеты все чаще и чаще нарушали границу, иногда подолгу кружили над Львовом, в городе и близлежащих поселках часто вылавливали бандеровцев. Недавно одного из таких молодчиков сам Антон приволок в НКВД. Проходя в обеденный перерыв по территории стройки, он услышал за стенкой дощатой бытовки говорок:
- Гроб с крышечкой скоро будет Советской власти, чтоб мне не дожить до вечера... Так что зря, хлопцы, спину ломаете на этой стройке... А уж крышечку завинтим поплотнее...
Антон свернул за угол бытовки, увидел человек пять каменщиков, расположившихся на обед.
- Кто это тут крышку Советской власти завинтить собирается? - спросил он, подходя к ребятам.
Те нехотя встали. И тут только Антон сообразил, что поступил неосторожно, угол был глухой, поблизости ни души.
- А я, допустим, - усмехнулся верзила в обляпанном известью пиджаке и зыркнул по сторонам.
- Кто такой? Как фамилия? - Отступать было поздно.
- Карточку показать или на слово поверишь? - И верзила распахнул пиджак. На груди чернел вытатуированный трезубец - эмблема бандеровцев.
Терять времени было нельзя. Почти не размахиваясь, Антон саданул верзилу в заросший подбородок.
- Что стоите? Бей гада! - заорал тот, выхватывая нож.
Антон поднял с земли обломок кирпича - больше ничего не оказалось под рукой. Но кирпич был уже не нужен, четверо каменщиков навалились на бандеров-ца, скрутили ему руки...
Раздумывая обо всем этом, Антон шагал по тихим, утопающим в садах улочкам Перемышля к гостинице. На кирпичный завод он решил идти завтра с утра - завод работал и по воскресеньям, - а сейчас хорошо бы побриться и поесть.
Несмотря на поздний час, ему удалось отыскать еще не закрывшуюся парикмахерскую.
Брили в этих местах не так, как в Харькове. Цирюльник сперва тер лицо мыльной палочкой, потом ладонью долго втирал в кожу мыльную пену. То же самое он проделывал со вторым клиентом, с третьим. А потом уже брал бритву и возвращался к первому.
Но сейчас клиентов не было, и Антон побрился быстро. Парикмахер, старый, седой еврей, так стремительно махал бритвой, что было удивительно, как он ухитряется при этом не порезать кожу.
- Что за Саном делается, не слышно? - спросил Антон.
- Откуда же я знаю, что за Саном? - ответил парикмахер с отчетливой еврейской интонацией. - Или вы думаете, я туда хожу обедать сквозь пограничные кордоны?
Но, кончив бритье, добавил:
- На днях, по слухам, напротив Перемышля какая-то танковая часть остановилась. Как вы думаете, что здесь надо германским танкам?
- Не знаю, - вздохнул Антон.
- Да, да... - вздохнул и парикмахер. - Но ведь не может этого быть. У Советского Союза же с Германией пакт о ненападении...
Потом Антон сидел в маленьком уютном буфете при гостинице. Здесь, как во львовских буфетах, давали такие же "гастечки" - микроскопические пирожные - и небольшие бутерброды - "канапки". Только кофе был не таким крепким, как во Львове, жиденьким и почти безвкусным.
