До сего времени зрелище имело вид общей панорамы, но теперь взгляду стали доступны отдельные подробности, и, сколь ни привычны были для князя пышные зрелища, он воскликнул:
— Это не люди — это демоны спасаются от гнева Божьего! — И он невольно подошел ближе к самому краю обрыва.
Местность, казалось, была до отказа забита верблюдами — не теми терпеливыми животными, которых мы привыкли называть этим именем, для которых приручение означает дурное обхождение и муки, медлительными носильщиками тяжестей, всегда взывающими к нашему сочувствию, всегда по виду усталыми, голодными, сонными, изможденными, ищущими только места, чтобы скинуть свой груз, каков бы он ни был, а потом лечь и умереть; нет, то были верблюды буйные, мятежные, бунтующие в ярости и страхе, издающие неописуемые вопли и бегущие изо всех сил, — армия верблюдов, стремительно несущая громадные тела, словно охваченная слепой паникой. Они двигались поодиночке и вереницами, а то и целым стадом. Более медлительные, и те, что уклонялись вправо и влево от прямого курса, и те, что замедляли бег в нерешительности перед спуском, быстро отставали или терялись из виду, так что состав постоянно менялся. Раскачивание и тряска грузов и свертков на спинах у животных, развевающиеся завесы, шали всех форм и расцветок придавали зрелищу характер забавных и ярких контрастов. Иногда зритель на холме был склонен смеяться, иногда восхищаться, а порой и вздрагивать при виде явной опасности. Снова и снова среди быстрой смены чувств он повторял:
— Это не люди, это демоны, бегущие от гнева Божьего!
Таково было это зрелище, назовем его вторым актом; и вот — начался третий; тогда объяснилось неистовое движение, столь несовместимое с повадками и терпеливой натурой верблюдов. Посреди всей этой неразберихи, наводя порядок, указывая направления, находились всадники — своего рода армия. Некоторые ехали впереди, и, судя по поводьям, которые они тянули совместными усилиями человека и лошади, это были погонщики; прочие являлись их помощниками и были вооружены стрекалами, которыми пользовались безжалостно и с большой сноровкой. Было множество столкновений, беспорядка и суматохи; однако, невзирая на опасность, всадники участвовали в общем возбуждении и изо всех сил способствовали продвижению караванов. Всадники не только использовали завязанные узлами веревки и заостренные палочки, но и вносили свою лепту в невообразимую какофонию звуков, сопровождавшую всю эту толпу, — мешанину молитв, проклятий, бессмысленных воплей, какая порой доносится из современного дома для умалишенных.
В самый разгар этого натиска подошел шейх.
— Сколько еще? — спросил князь. — Во имя Пророка, как долго еще это будет длиться?
— До ночи, о превосходительный хаджи, если караваны будут так медлительны.
— Это обычно так и бывает?
— Так оно повелось с самого начала.
После этого любопытство князя привлекла группа независимых всадников самого благородного вида. Они неслись галопом в своих длиннополых одеяниях, сжимая в руках дротики.
— Это арабы. Узнаю их по лошадям и по посадке, — сказал он с восхищением, — но не скажешь ли ты, какого они племени?
Шейх ответил с гордостью:
— Их лошади серой масти, и по этому признаку ясно, о приверженец Пророка, что они из племени бене-ярб. Каждый второй из них — поэт; перед лицом врага — все они воины.
Лагеря на холме, с желтым флагом, оповещающим о стоянке эмира, привлекли внимание и других, помимо всадников из бени-ярб; все желающие выбраться из мешанины обратились в их сторону, зрелище переместилось чуть ли не к самым ногам Скитальца, отчего он подумал с участившимся биением сердца: «Последователи Пророка приходят показать мне то, что они в этот день собой представляют». Потом он сказал шейху:
— Стань рядом и рассказывай мне, когда я буду тебя спрашивать.
Содержание их беседы вкратце таково.
Поток, который хлынул следом, отчетливо видимый во всех подробностях, являл собою все обычаи и национальности, характерные для паломничества. Местные жители пустыни на неоседланных верблюдах, держась за верблюжий горб одной рукой, другой колотили противника; местным жителям на красавцах-конях не было нужды ни в хлысте, ни в шпорах; у местных жителей на дромедарах — таких стремительных, крепконогих и сильных — не было поводов для страха. Мужчины, а зачастую женщины и дети на потертых чепраках или в изысканных паланкинах, изредка особы, чье богатство и высокое положение в обществе удостоверялось великолепием носилок, в которых они размещались, раскачиваясь между широко шагающими дромедарами из Аль-Шарка.
