- Все это так,- сказал Н. И. Вавилов,- но знаете ли вы, что И. В. Сталин недоволен мной и что он поддерживает Т. Д. Лысенко?
- Конечно, это дело очень серьезное,- ответил я,- но И. В. Сталин молчит, а это можно понять как приглашение к продолжению дискуссии.
- Да, возможно, вы правы,- продолжил Н. И. Вавилов,- но у меня все же создается впечатление, что я, вы и другие генетики часто спорим не с Т. Д. Лысенко, а с И. В. Сталиным. Быть в оппозиции к взглядам И. В. Сталина, хотя бы и в области биологии,- это вещь неприятная.
Мысль о том, что И. В. Сталин своим долгим молчанием по вопросам генетики оставлял открытой дорогу для дискуссий и споров в целях выяснения истины, что с ним можно было спорить и твердо отстаивать свою точку зрения, недавно получила поддержку с совершенно неожиданной стороны, а именно от маршала Г. К. Жукова. В своих воспоминаниях, опубликованных в газете "Комсомольская правда" от 6 мая 1970 года, он писал: "Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем". Но тогда, в конце 30-х годов, кто знал об этом?
...Разговор был закончен, и мы стали прощаться.
Н. И. Вавилов стоял в своей шляпе, которую он всегда сдвигал или набок, или на затылок. Ветер, летящий над серым зеркалом асфальта, поднимал широкие полы его серого габардинового пальто. Он посмотрел мне в глаза, крепко тряхнул руку, и мы расстались, чтобы встретиться уже осенью на дискуссии 1939 года, которая вновь до основания потрясла нашу науку.
Глава 10
ВТОРАЯ ДИСКУССИЯ
Н. И. Вавилов: "То, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики".- Т. Д. Лысенко: "Учение Менделя и Моргана иначе как ложным я назвать не могу".- Моя точка зрения.- Позиция М. Б. Митина.- Н. В. Цицин.- Статья об И. В. Мичурине.- После дискуссии.
Вторая дискуссия по генетике (в печати она называлась "Совещание по генетике и селекции") проходила с 7 по 14 октября 1939 года в Москве под руководством редколлегии журнала "Под знаменем марксизма". Председательствовал на заседаниях Марк Борисович Митин, и в отличие от дискуссии 1936 года здесь широко обсуждались философские вопросы генетики.
На совещание были приглашены крупные теоретики в области сельскохозяйственных наук, руководители кафедр дарвинизма, сотрудники научно-исследовательских институтов и видные практики-селекционеры. Специальных докладов не было, но дискуссия показала, что к ней тщательно готовились и представители классической, или формальной, генетики (так называли тогда сторонников Н. И. Вавилова), и представители направления, возглавляемого Т. Д. Лысенко.
Многие участники совещания, выступавшие на заседаниях, всецело поддерживали Т. Д. Лысенко, который с 1938 года был уже президентом ВАСХНИЛ и принимал меры к тому, чтобы стать во главе руководства всей биологической наукой страны. Мнение сторонников Лысенко наиболее ясно выразил В. К. Милованов, в те годы крупный работник по вопросам искусственного осеменения животных. В своем выступлении он заявил: "С Лысенко весь советский народ, тысячи специалистов и колхозников, которые под его руководством творят замечательные дела,.. Именно нет группы Лысенко, а есть оторвавшаяся от практической жизни небольшая отживающая группа генетиков, которая совершенно себя дискредитировала в практике сельского хозяйства"8.
В такой сложной обстановке выступать с критикой деятельности Т. Д. Лысенко было, конечно, нелегко. Однако Н. И. Вавилов выступил и дал достойный отпор. Располагая огромным фактическим материалом, он подверг теоретические принципы Т. Д. Лысенко беспощадной научной критике и на конкретных примерах показал необоснованность его практических рекомендаций. "...Под названием передовой науки,- говорил Вавилов,- нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. воззрениям первой половины или середины XIX века". Далее он продолжал: "...то, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики".
