Кугель, немного испуганный гневом Фарезма, начал уверять его в том, что не имел никаких дурных намерений. Фарезм не желал ничего слушать. Он указал на то, что Кугель нарушил границы чужих владений, а, следовательно, вообще не имеет права говорить о своей невиновности.
— Твое существование уже является оскорблением, не говоря уж о том, что зачем-то ты сообщил мне это неприятное известие. Милосердие заставило меня не убивать тебя на месте, что сейчас я почитаю за свою величайшую ошибку.
— В таком случае, — оскорбленно ответил Кугель, — я немедленно уйду, чтобы не досаждать тебе своим присутствием. Я желаю тебе всего самого хорошего, и чтобы день твой закончился удачей, а засим — до свидания!
— Не спеши, — сказал Фарезм самым ледяным тоном, который Кугелю приходилось когда-либо слышать. — Закон точности был нарушен, свершенная несправедливость требует принятия контрмер, чтобы сохранить Закон Эквиравновесия. Я могу объяснить тебе весь ужас твоего поступка следующим образом: если бы в эту секунду я разорвал твое тело на самые мельчайшие кусочки, то я компенсировал бы только одну десятимиллионную часть того преступления, которое ты совершил. Следовательно, требуется нечто куда более серьезное.
Кугель ответил в полной растерянности:
— Я вполне понимаю, что был совершен проступок, который имеет большое значение, но не забывай, что мое участие в этом деле не было преднамеренным. Я категорически заявляю, во-первых, об абсолютной своей невиновности, во-вторых, о полном отсутствии каких-либо преступных замыслов, в-третьих, приношу свои самые глубокие извинения. А сейчас, так как передо мной еще очень дальняя дорога, я…
Фарезм презрительно взмахнул рукой.
— Ты не понимаешь всей глубины несчастья и горя, которое ты мае причинил. Я объясню, чтобы ты не удивлялся тому суровому наказанию, которое тебя ожидает. Как я уже пытался объяснить тебе, прибытие этого существа было результатом колоссальных трудов. Я определил его природу, изучив сорок две тысячи томов, каждый из которых был написан ка своем тайном языке. Это отняло у меня сто лет. Следующие сто лет я провел, разрабатывая схему, которая смогла бы привлечь его, и сделал все необходимые приготовления. Потом я собрал ваятелей, и вот уже триста лет они выполняют конструкцию по моей схеме. Так же, как и субсуммы, вариации и интеркокгеляции создают суперапулляцию всех площадей с интервалами в кристорроидных аурелях, в результате возбуждая потенциацию проубетального пхута. Сегодня произошла конкатенация: существо, как ты его называешь, перволировало, и в своей идиотской жадности ты его сожрал.
Кугель, совершенно обалдевший, смог лишь промямлить, что идиотская жадность, о которой говорил разгневанным голосом волшебник, была всего-навсего обычным голодом.
— Да и в конце концов, что такого необыкновенного было в этом существе? Таких же уродов можно отыскать в сетях любого рыбака.
Фарезм вытянулся во весь рост, глядя на Кугеля сверкающими от гнева глазами.
— Существо, — сказал он, скрипя зубами, — это суама. Центральный шар — это весь космос нашей Вселенной. Трубки — ответвления в различные эпохи, и какие ужасные последствия возникли в результате твоих тыканий и уколов, жарения и жевания — невозможно даже себе представить!
— А как насчет пищеварения? — вкрадчиво спросил Кугель. — Сохранят ли свою первоначальную сущность различные компоненты пространства, времени и существования, после того, как пройдут по моему желудочному тракту?
— Чушь! Неумение правильно мыслить! Достаточно сказать, что ты нанес колоссальный вред и вызвал перенапряжение пространственно-онтологической ткани. А, следовательно, от тебя безоговорочно требуется, чтобы ты восстановил равновесие.
Кугель поднял вверх обе руки.
— А может такое случиться, что все это ошибка? Может быть, существо было всего лишь какой-нибудь псевдо-суммой? Или, может быть, окажется возможным еще раз вызвать его?
— Первые два твоих предположения не выдерживают критики. Что же касается последнего, то должен признаться, в голове моей уже зародилось несколько отчаянных планов.
