Глаза девушки расширились от ужаса.
Гвил потянул ее, упирающуюся, вперед, к Воеводе, сидевшему в кресле.
— Я выбрал эту, так как нахожу ее самой красивой.
Над площадкой повисла мертвая тишина.
Из груди сенешаля вырвался хриплый печальный стон.
Он, покачиваясь, вышел вперед с поникшей головой и дрожа всем телом.
— Гвил из Сферы, ты отомстил за мою хитрость. Это — моя любимая дочь Шири. Теперь она должна умереть…
Гвил с недоумением смотрел то на сенешаля, то на Шири.
Девушка была безучастна и глядела куда-то вдаль.
Гвил, заикаясь, проговорил:
— Ничего не понимаю! Я выбрал твою дочь, как самую очаровательную девушку.
— Ты выбрал справедливо, Гвил из Сферы, — с горечью сказал сенешаль.
— Ну, тогда скажи, что я еще должен сделать, чтобы вы меня отпустили? — спросил Гвил.
Ему ответили:
— В трех милях на север лежат развалины, которые мы называем Музеем Человека… — голос сенешаля прервался.
— Ну, ну, я слушаю! — торопил Гвил.
— Ты должен проводить мою дочь в Музей. На воротах увидишь медный гонг, стукнешь и скажешь: “Мы из Сапониса”.
Гвил нахмурился:
— Кто это “мы”?
— Это будет искуплением твоей вины, — прогремел сенешаль.
Гвил огляделся. Он стоял в центре площади, окруженный мрачными сапонидами.
— Когда я должен отправиться? — сухо спросил юноша.
Сенешаль жестко ответил:
— Сейчас Шири переоденется в желтое платье. Через час вернется, и вы отправитесь в Музей Человека.
— А дальше?
— Что будет потом, добро или зло, я не ведаю. До вас туда ходили 13 000 человек, и никто не вернулся.
Спускаясь с вершины холма по тропе, усыпанной листьями, рассерженный Гвил чувствовал дрожь во всем теле.
Нарушение этих дурацких обычаев повлекло за собой жертвоприношение.
Сенешаль подтолкнул его:
— Вперед!
Жертвоприношение… Гвил содрогнулся от ужаса. Его колотило, ему хотелось то смеяться, то плакать. Страх сжимал его сердце, ведь ему придется идти в Музей Человека не одному.
Позади оставались высокие деревья и украшенные резьбой дома.
Наконец, все спустились в тундру.
Внизу стояли восемь женщин в белых хламидах, с церемониальными коронами из соломы на головах. Они окружали желтую шелковую палатку.
Сенешаль подозвал Гвила к ритуальной матроне. Та откинула полог палатки. Оттуда медленно вышла Шири. В ее темных глазах был ужас. Казалось, что материя, как обручами, стягивает ее тело. У платья был высокий воротник, подпирающий подбородок. Руки красавицы были обнажены, на спину спускался капюшон. Девушка походила на маленького пойманного зверька. Она смотрела на отца и Гвила, как на чужих.
Ритуальная матрона мягко обняла ее за талию и подтолкнула вперед.
Шири робко сделала несколько шагов. Сенешаль подвел Гвила. Мальчик и девочка подошли к ним с чашами, протянув их Гвилу и Шири. Девушка равнодушно взяла свою; Гвил тоже, подозрительно рассматривая ее.
— Что это за зелье?
— Напиток, — ответил сапонид. — Выпей, дорога покажется короче, страх покинет тебя, и ты смелее перейдешь болото у Музея.
— Нет уж, — заявил Гвил, — я не стану пить, моя голова должна быть ясной при встрече с Хранителем. Не хочу выглядеть глупо, не хочу качаться и спотыкаться! — И он вернул чашу мальчику.
Шири все еще смотрела на свое зелье. Гвил посоветовал:
— Не пей тоже, и мы доберемся до Музея, не утратив достоинства.
Нерешительно она протянула девочке чашу.
Сенешаль помрачнел, но промолчал.
Старик, одетый в черное, вынес атласную подушку, на которой лежал кнут с резной ручкой.
Взяв кнут, сенешаль легонько ударил Гвила и Шири по спине.
— А сейчас уходите из Сапониса! У вас больше нет дома. Ищите помощь в Музее Человека. Я приказываю не оборачиваться. Забудьте прошлое, не думайте о будущем в Северных Садах. Сейчас вы освободились от всего плохого, что связывало вас с Сапонисом и сапонидами. Я прошу вас! Уходите! Уходите!
Шири закусила губу, слезы текли по ее щекам, но она не издала ни звука. С высоко поднятой головой она пошла в тундру. Гвил быстро следовал за ней.
Они не оглядывались, лишь прислушивались к звукам за спиной. И вот вышли на пустынную равнину. Безграничная мрачная тундра заполняла все пространство и тянулась к горизонту, серовато-коричневая, но живая — На горизонте белели руины Музея Человека. Двое шли туда молча, по едва заметной тропе.
