Вечерний свет - страница 2

Шрифт
Интервал
стр.
Даже двери входной и на ней щеколды,
А про небо в окне, облака в полете
Уж и не говорю, — улететь бы с ними,
Растворившись в вечерней их позолоте,
Всё отдав, даже комнату, даже имя.

«Кто ты? Что ты? Кто ты? Что ты?..»

И лежу я, околдован…

И. Анненский
Кто ты? Что ты? Кто ты? Что ты?
Это тикают часы.
Философские заботы,
Жизни детские азы.
Городского неба розов
Полог в сумерках ночных.
А исканий и запросов
Я не знаю никаких.
Роковых перерождений,
Переломов, катастроф,
Вековых нагромождений
Установок и основ.
Но часы меня смущают,
Отмахнуться не дают.
Кто ты? Что ты? — повторяют,
Кто ты? Что ты? — пристают.
И сижу я, зачарован
Их вопроса прямотой.
Кто же знает, кто он, что он?
Шопенгауэр, Толстой?
Не запнутся, не споткнутся,
Им не стыдно, не смешно.
Циферблат у них, как блюдце,
И во тьме блестит оно.
Я их в комнату другую,
Под шумок перенесу:
Пусть там тикают впустую, —
От тоски себя спасу.

«Я даже ручку дверную люблю…»

Я даже ручку дверную люблю,
Медную, желтую, скользкую ручку.
Вот обопрусь на нее, надавлю,
Что ж говорить про звезду или тучку!
Жест машинальный, когда спохвачусь,
Словно на нем себя, быстром, поймаю,
Чуден, как будто я сам себе снюсь,
Как на земле оказался, не знаю.
Комната, облако, стол и тетрадь,
Радости, горести, окна и двери…
Смысл? Я не знаю, по правде сказать,
Так ли он нужен мне? Я не уверен.

«Эти трое любуются первой ласточкой…»

Эти трое любуются первой ласточкой:
Муж с бородкою, юноша и подросток.
Это лучше, чем воинский быт палаточный,
Даже эпос троянский, такой громоздкий!
Что за чудная ваза краснофигурная!
Где суровость, безжалостность и свирепость?
Солнце чудится, видится даль лазурная.
Вообще это лирика, а не эпос!
И каким же сиянием вся пропитана,
И какую простую несет идею!
И как будто она на меня рассчитана,
Что когда-нибудь я залюбуюсь ею.

«Душа — элизиум теней и хочет быть звездой…»

Душа — элизиум теней и хочет быть звездой,
Но звезды знают ли о ней в ее тоске земной?
Они горят мильоны лет, быть может, потому,
Что о душе и речи нет у спрятанных во тьму.
Но, может быть, во тьме ночной, в сиянье неземном
Звезда б хотела быть душой, омытой летним днем,
И в хладной вечности своей, среди надмирной тьмы,
Раскрыв объятья для теней, быть смертною, как мы.

«Утром тихо, чтобы спящую…»

Утром тихо, чтобы спящую
Мне тебя не разбудить,
Я встаю и дверь скрипящую
Пробую уговорить
Обойтись без скрипа лишнего,
И на цыпочках, как вор,
Может быть, смеша Всевышнего,
Выбираюсь в коридор.
Есть в моем печальном опыте
Знанье горестное. Вот,
Так и есть: в соседней комнате
На столе записка ждет:
«Провела полночи с книжкою,
Не могла никак уснуть.
Постарайся утром мышкою
Быть. Не звякни чем-нибудь».
Спи, не звякну. Все движения
Отработаны, шаги,
Как церковное служение,
Не забыты пустяки,
Всё обдумано и взвешено,
Не должно ничто упасть.
Спи. К любви печаль подмешена,
Страх, а думают, что страсть.

«Мы в постели лежим, а в Чегеме шумит водопад…»

Мы в постели лежим, а в Чегеме шумит водопад.
Мы на кухне сидим, а в Чегеме шумит водопад,
Мы на службу идем, а в Чегеме шумит водопад,
Мы гуляем вдвоем, а в Чегеме шумит водопад.
Распиваем вино, а в Чегеме шумит водопад.
Открываем окно, а в Чегеме шумит водопад.
Мы читаем стихи, а в Чегеме шумит водопад.
Мы заходим в архив, а в Чегеме шумит водопад.
Нас, понурых, с колен, а в Чегеме шумит водопад,
Поднимает Шопен, а в Чегеме шумит водопад.
Жизнь с собой не забрать, и чему я особенно рад, —
Буду я умирать, а в Чегеме шумит водопад!

«Мои друзья, их было много…»

Мои друзья, их было много,
Никто из них не верил в Бога,
Как это принято сейчас.
Из Фета, Тютчева и Блока
Их состоял иконостас.
Когда им головы дурили,
«Имейте совесть», — говорили,
Был горек голос их и тих.
На партсобранья не ходили:
Партийных не было средь них.
Их книги резала цензура,
Их пощадила пуля-дура,
А кое-кто через арест
Прошел, посматривали хмуро,
Из дальних возвратившись мест.
Как их цветочки полевые
Умели радовать любые,
Подснежник, лютик, горицвет!
И я, — тянулись молодые
К ним, — был вниманьем их согрет.
Была в них подлинность и скромность.
А слова лишнего «духовность»
Не помню в сдержанных речах.
А смерть, что ж смерть, — была готовность
К ней и молчанье, но не страх.
Читать дальше
стр.
Похожие книги
Избранное
Стихи
Сборник стихов
Стихотворения. Четыре десятилетия
Песня о Сталине
Том 1. Стихотворения
Мы для любви все рождены…
До встречи не в этом мире