– Не может быть!
– Может. И хочешь, я тебе скажу кое-что еще? На столе лежала раскрытая книга. Он поторопился ее спрятать, но опоздал. Руководство по этикету, представляешь?
– Руководство по этикету!
– «Изысканные манеры» леди Констанции Бодбенк.
Уорпл смотал длинную спагеттину, зацепившуюся за его левое ухо. Он был крайне взволнован. Как и Сколлоп, он любил Ланселота.
– Того гляди, он начнет переодеваться к обеду! – вскричал Уорпл.
– У меня есть все основания полагать, – мрачно заметил Сколлоп, – что он уже переодевается к обеду. Во всяком случае, очень похожего на него человека видели в прошлый четверг, когда тот покупал три крахмальных воротничка и черный галстук – у «Братьев Хоуп» на Кингз-роуд.
Уорпл резко отодвинул стул и вскочил. Он был сама решимость.
– Сколлоп, – сказал он, – мы друзья Муллинера – ты и я. В том, что ты мне рассказал, ясно проглядывает какое-то зловредное влияние, и еще никогда он так не нуждался в нашей дружбе. Не отправиться ли к нему прямо сейчас?
– Именно это я и собирался предложить, – сказал Родни Сколлоп.
Двадцать минут спустя они уже были в студии Ланселота, и Сколлоп красноречивым взглядом обратил внимание своего спутника на облик их гостеприимного хозяина. Ланселот Муллинер был корректно, даже щеголевато облачен в синий шерстяной костюм, складки на брюках отглажены, а его подбородок, как с болью в сердце признал Уорпл, глянцево поблескивал в оранжеватом свете заката.
Сигары во ртах его друзей явно напугали Ланселота.
– Полагаю, вы не против выбросить их? – сказал он умоляюще.
Родни Сколлоп с некоторой надменностью выпрямился во весь рост.
– С каких это пор, – вопросил он, – ты воротишь нос от лучших сигар в Челси, четыре пенса штука?
Ланселот поспешил его разуверить.
– Не я, – вскричал он, – а Уэбстер! Мой кот. Просто я знаю, что он не терпит табачного дыма. Из уважения к его взглядам я был вынужден отказаться от трубки.
Бернард Уорпл недоверчиво хмыкнул.
– Ты пытаешься нас уверить, – съязвил он, – что Ланселот Муллинер позволяет командовать собой какому-то чертову коту?
– Тише! – воскликнул Ланселот, затрепетав. – Знал бы ты, как его возмущают сильные выражения!
– Где этот кот? – осведомился Родни Сколлоп. – Вон то животное? – добавил он, указывая за окно, где крутого вида котище с драными ушами стоял и мяукал уголком рта, как отъявленный хулиган.
– Да что ты! – сказал Ланселот. – Это уличный кот, который время от времени заглядывает сюда перекусить чем-нибудь из мусорного бака. Уэбстер совсем другой. Уэбстер полон врожденного достоинства и отличается величавостью манер. Уэбстер – кот, который гордится тем, что всегда выглядит наикорректнейшим образом. Его высокие принципы и возвышенные идеалы светятся у него в глазах, подобно маякам… – Внезапно Ланселот сломался и тихонько добавил совсем иным тоном: – Будь он проклят! Проклят! Проклят!
Уорпл посмотрел на Сколлопа, Сколлоп посмотрел на Уорпла.
– Послушай, старина, – сказал Сколлоп, ласково опуская ладонь на согбенные плечи Ланселота, – мы же твои друзья. Доверься нам!
– Расскажи нам все, – добавил Уорпл. – В чем, собственно, дело?
Ланселот испустил горький тоскливый смешок:
– Вы хотите узнать, в чем дело? Так слушайте. Я подлапник.
– Подлапник?
– Вы же знаете, что такое подкаблучник. Ну а я – подлапник.
И прерывающимся голосом он рассказал им свою печальную повесть. Изложил свою историю отношений с Уэбстером с момента, когда тот прибыл в студию. Уверившись, что кот не подслушивает, он излил душу без купюр.
– Что-то у зверюги в глазах есть такое… – Голос его дрожал. – Гипнотическое. Он накладывает на меня заклятия. Пялится на меня и осуждает. Мало-помалу, шажок за шажком я под его влиянием превращаюсь из нормального уважающего себя художника в… ну, не знаю, как это определить. Достаточно сказать, что я перестал курить, перестал носить шлепанцы и разгуливать без воротничка, что не смею сесть за свой скудный ужин, предварительно не переодевшись, и… – тут он захлебнулся рыданиями, – я продал свою гавайскую гитару.
– Быть не может! – вскричал Уорпл, бледнея.
– Да, – сказал Ланселот, – я почувствовал, что он ее не одобряет.
