— Зумруд! — закричал Юсуп, издалека почуяв надвигавшуюся ссору. — Неси чуду!
На кухне послышался шум. Дибир внимательно посмотрел на Керима, как ни в чем не бывало продолжавшего уплетать баклажаны, и, прошептав «бисмиля», тоже принялся накладывать себе овощи. Вошли женщины с двумя дымящимися блюдами.
— Выйдем, покачаемся, — тихо буркнул Мага Анвару на ухо, подергивая плечами.
— Возвращайтесь, пока не остыло, — попросила Зумруд, увидев их уже в дверях.
В маленьком внутреннем дворике совсем смерклось. Не слышно было за воротами ни криков уличной ребятни, ни привычной музыки, ни хлопков вечерних рукопожатий.
— Как-то тихо сегодня, — заметил Анвар, подскакивая к турнику и подтягиваясь на длинных руках.
— А «склепку» можешь сделать? — спросил Мага.
— Да, смотри, я сделаю «склепку», а потом «солнце» вперед и назад, — запальчиво отозвался Анвар и стал раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь выполнить упражнения.
Мага наблюдал за его кувырканьем, посмеиваясь.
— Э, беспонтово делаешь, дай я.
— Я еще не закончил, — отозвался Анвар, вися на одной руке.
— Слушай, по-братски кулак покажи! — воскликнул Мага.
— Ну, — послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.
— Вот так очко свое ужми, ле! — захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.
Потом спросил:
— А этот Дибир кто такой?
— Знакомый наш.
— Суфий, да? Эти суфии только и знают, что свою чIанду Пророку приписывать, — сказал Мага и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул на землю. — Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха[5], говорит.
— Какой аждаха?
— Вот такой! Устаз один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него воровать. Один раз своровал, второй раз своровал. И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал. Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху, и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы аждаха в камень превратился.
— И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож хоть? — спросил Анвар, снова прыгая на турник и свешиваясь оттуда вниз головой.
— Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.
— Что он, в горах камней что ли не видел? — засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.
— Там камней мало, место такое. Я Баширу сказал, же есть, бида[6] это, говорю. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, — вахи!
В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:
— Сейчас марчелле позвоню одной.
Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся, тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем как звуки пандура в доме окрепли в протяжную народную мелодию, как-то необъяснимо сочетавшуюся с этим вечером. «Вот интересно, — подумал Анвар. — Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест сейчас в комнате, не видит».
— Але, че ты, как ты? — склабясь, загудел Мага в трубку. — Почему нельзя? Нормально разговаривай, е!.. Давай да, подружек позови каких-нибудь и выскакивай… А че стало?.. Я про тебя все знаю, ты монашку не строй из себя… А че ты говоришь, я наезжаю — не наезжаю… Вот такая ты. Меня тоже не пригласила… А умняки не надо здесь кидать!..
Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!», «Уй!», «Мужчина!» и тому подобное. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.
