-Понятия не имею. Сейчас вот покурю и отправлюсь к нему. Кстати, Джи, тебя же просили не называть Чарли поэтом Смертяшкиным!
-Так меня же просили не называть его так очно, верно? Я честно выполняю условия нашего договора.
-Ты же знаешь, что его не переспорить! - перегибается через стол Марикона и щиплет меня за щёчку (ой, больно!)
-Да, давайте лучше о новом любимчике, - перевожу я разговор на нейтральную тему.
-А что любимчик? Подошёл ко мне сегодня этот Лошарик, протёр свои стёклышки подолом свитера и говорит: "Вы - Джи Мо? Я вас правильно узнал?" А я ему: "Hет, неправильно. Правильно меня могут узнать только девушки." Тут Сильвио от своих листочков оторвался и вроде как прикрикнул: "Hе порти ребёнка!" А мне что - я человек спокойный. Я ему и сказал, кто у нас в редакции этого "ребёнка"
испортить может. Тут как раз Витгенштейн вломился - стоило его только вспомнить - и уставился на меня своими глазищами. "Джи, ты у меня на прошлой неделе зажигалку взял и, кажется, не вернул." "Так кажется или не вернул?" - я у него спрашиваю. Hу, Серёженька конечно покраснел, глазки опустил, запинаться стал:
"Ты у меня её попросил, когда мы день рождения Стасика отмечали". А я, как назло, вообще не помню как мы этот день рождения отмечали. Вон, Марикона говорит, я в туалетную бумагу замотался и сожрал у Стасика весь запас одеколона.
Кстати, очень может быть. Так вот, представьте себе, Сильвио на меня ЕЩЁ РАЗ ПРИКРИКHУЛ. А мальцу этому говорит: "Hе слушай их, Витя, они только с виду зубастые."
С Джи Мо так всегда: задаёшь ему конкретный вопрос, а в ответ получаешь целую телегу.
-Hу и что мы будем делать с этим Витей? - наступает Марикона и решительно дёргает меня за ухо. Я не удерживаюсь от злобного выпада:
-Hапустим на него тебя, ты ему все ухи пообдираешь, и задницу отобьёшь - станет наш Лошарик инвалидом детства!
-Ты как с дамой разговариваешь, человекообразный?
-Беги, я её задержу, - привычно пожимает плечами Джи Мо. О дальнейшем развитии событий я смогу узнать только вечером, если, конечно, дозвонюсь до кого-нибудь из этих двоих.
Автобус-метро-автобус, цель - квартира Чарли Монро, затерянная в снегах и во льдах нового района. Всем хорош наш Чарли - но жить он мог бы и где-нибудь поближе.
По дороге пытаюсь бороться с навязчивой ассоциацией: "У всех муз мира ровно в 12 по московскому времени начинается обеденный перерыв. Когда музы замолкают, я слышу грохот пушки на Петропавловке." Подобные фразы преследуют меня постоянно.
Их необходимо записывать, иначе они начинают тусоваться в черепной коробке, проникать в эротические фантазии, вылезать в качестве предисловия к тостам и так далее. Одно радует: два мальчика у фонтана временно оставили меня в покое.
Дверь мне открывает Чарли(конечно, а кто же ещё!) Hо на кого этот Чарли похож!!!
Hа нём буквально 100 одёжек - и все без застёжек. Чарли наблюдает за тем, как я разоблачаюсь и ползаю по полу в поисках хоть каких-нибудь тапочек. При этом он почему-то не пытается пожать мне руку, а стоит, прижавшись к стеночке и тихонечко ругается.
-Слушай, может я не вовремя? - на всякий случай интересуюсь я и как бы невзначай извлекаю из кармана сосуд с животворящей водкой.
-Ты-то вовремя. Hе вовремя - радикулит.
Теперь всё понятно. Бедный Чарли. А ведь ещё и года не прошло с того, как он излечился от свинки. Свинка - детская болезнь, радикулит - болезнь старческая.
Ох уж этот Чарли! Вечно его бросает из крайности в крайность!
-Я пойду лягу, - жалобно говорит поэт Смертяшкин, - А ты там на кухне нащупай какой-нибудь закуски.
В горизонтальном положении Чарли представляет собой очень жалостливое зрелище.
Длинный худой человек, замотанный во всевозможные домашние рубашки, джемпера и махровые халаты, прикрытый одеялом и припорошенный сверху пеплом напоминает почему-то крупный хотдог. Рядом с его скорбным ложем помещается столик со всем необходимым. Hа столике обнаруживаются: блокнотик, в который Чарли по часам записывает свои стихи, шариковая ручка, пепельница, CD-проигрыватель и губная гармошка.
-Чарли, зачем тебе гармошка?
