LIV Урок политической экономии. Главное — оставаться оптимистом
16 мая
Зуево, ху…во, думал он, выходя. Народ спешил мимо. Коммерсант стоял с сумкой за плечами на опустевшем перроне. Его окликнули:
«Гражданин писатель!»
Услыхав такое обращение, ты невольно поёжился. Некто спешит навстречу, словно поджидал тебя.
«Гражданин писатель… можно вас на минутку?»
В чём дело, спросил приезжий.
«Вы, как я слышал, продаёте сочинения».
«У меня только одно сочинение, — возразил писатель, — хотите купить?»
«Мы вернёмся к этому вопросу», — ответил человек уклончиво. Он попросил разрешения представиться, осторожно осведомился: а вас как?
Романист смотрел на диск вокзальных часов. Обратный поезд уже стоял на соседнем пути. Как, воскликнул человек по имени Яков, — можно просто Яша, пояснил он, — вы уже возвращаетесь; по-моему, не стоит торопиться.
«А я думаю, стоит. Следующий будет только через два часа».
«Орехово-Зуево очень интересный город, — сказал Яша. — Красивый город».
«Орехово-Зуево меня не интересует», — сухо сказал писатель.
«Жаль. Я всё же попросил бы вас задержаться… ненадолго. Есть небольшой разговор. — Он добавил: — На коммерческие темы».
Писатель поплёлся следом за человеком к зданию вокзала. Вы, наверное, здесь никогда не были, говорил Яша, между прочим, этому городу не то триста, не то четыреста лет. Тут когда-то жил фабрикант Савва Морозов, слыхали про такого? Они вошли, но не через главный вход, а в дверь за углом, где в небольшой комнате на двух скамьях ожидала компания, человек пять. Писатель попятился.
«Ну что вы, — сказал Яша, — вас никто не тронет. Поверьте, мы не грабители. Мы все здесь такие же, как вы… Присаживайтесь».
Писателя познакомили с Натальей Викторовной, попросту тётей Наташей, дородной дамой, на вид не меньше сорока, не больше шестидесяти, в вязаной кофте болотного цвета и просторной тёмной юбке.
«Ты бы сбегал за…» — отнеслась она к Якову.
«Яволь. Айн момент», — сказал Яша по-немецки и явился через несколько минут с харчами и пивом.
Две скамьи были сдвинуты навстречу друг другу, на одной разложили бумагу с докторской колбасой, нарезали толстыми ломтями батоны, открыли две банки бычков в томате, расставили бутылки и картонные стаканчики. Тётя Наташа как старшая уселась подле импровизированного угощения, тут же посадили писателя, остальные расположились на другой скамейке.
Отворилась дверь, показалась блинообразная милицейская фуражка с новеньким латунным орлом.
«Афанасий Ильич, вы в самый раз, — промолвила тётя Наташа, — выпейте с нами за компанию».
Афанасий Ильич постоял, помолчал. Затем, приосанившись, принял из её рук полный стакан пенящегося напитка. Бодро опорожнил, прожевал ломоть хлеба, щедро нагруженный колбасой, утёр усы, напомнил:
«Распитие спиртных напитков в помещении вокзала строго воспрещается».
«Яволь», — откликнулся Яша, и милиционер удалился.
Пир продолжался, руководила тётя Наташа, как выяснилось, актриса.
«Бывшая», — уточнила она.
«Вы больше не играете?» — спросил писатель.
«В некотором смысле нет, в некотором смысле да. У нас, знаете ли, всё стало театром. А вы, значит, посвятили себя литературе?»
В некотором смысле, отвечал писатель.
«Можно взглянуть?.. Хм, — проговорила она, — я думаю, это вам дорого обошлось. В смысле, бумага и прочее. Перепечатка тоже, наверно, недёшево стоила».
«У меня своя машинка».
«Вот как. Я вижу, вы состоятельный человек».
«Да какое там».
Тётя Наташа выразила понимание.
«Ксерокс, переплёт — кто вам всё это делал?»
«На улице Мархлевского… может, знаете».
«Слыхали».
«Жутко дерут», — заметил кто-то.
Наталья Викторовна проговорила:
«Как всё-таки всё изменилось. Ведь ещё совсем недавно, копировальный аппарат, Господи Боже! Всё было за семью замками».
«Запросто срок можно было схватить», — подхватил кто-то.
«Да, мы, можно сказать, свидетели великих событий… Извините за нескромный вопрос. Окупить расходы вам, по крайней мере, удалось?»
Писатель покачал головой.
«Ничего удивительного. Ведь правда?» — она оглядела коллег. Компания помалкивала, сосредоточенно доедала яства, допивала питьё.
«Вы, как я понимаю, новичок».
