– То же самое сказал писец, составлявший списки рабочих для посадки на корабли. Уже восемь кораблей отплыли. Я ответил писцу, что руки, умеющие держать долото, смогут класть и кирпич, если это потребуется. Я хочу присутствовать при том, как на земле, где никогда еще не стояло даже хижины, будет воздвигнуто огромное новое святилище. Я хочу быть свидетелем того, как на земле, где до сих пор была пустыня и не могла пробиться ни одна травинка, вырастут сады. Разве ты меня не понимаешь? А до писца все-таки дошли мои просьбы, хотя мне пришлось прожужжать ему все уши. Он проворчал что-то, чего я, правда, не понял, но я собственными глазами видел, как он занес меня в списки.
– А разве тебе не имеет смысла оставаться здесь до тех пор, пока царь сам не скажет, что и нам настало время трогаться в путь? Оставался бы ты здесь, где уже в готовых мастерских можно высекать рельефы и изготовлять статуи, которые мы возьмем с собой, когда будут готовы новые строения. А вообще-то ты знаешь, как к этому отнесется Бак? Может быть, ты думаешь, что можешь поступать как тебе заблагорассудится?
Испуганно посмотрел Тутмос на своего друга, собираясь ответить, что царь обещал ему дать собственную мастерскую. Но в этот момент возле них появилась могучая фигура главного скульптора и его низкий голос прервал их разговор.
– Пусть он едет с миром, Ипу! – сказал Бак, положив тем самым конец спору между друзьями. – Я нисколько не возражаю против отъезда Тутмоса. Он побеспокоится о том, чтобы о нас, скульпторах, не забыли, чтобы помещения для наших мастерских были построены как можно быстрее… Да и недалеко от строящихся дворцов и храмов. И чем быстрее мы переедем, тем быстрее ты, Тутмос, сможешь стать… моим зятем!
Эти слова зажгли сердце Тутмоса, как факел, упавший на кучу сухого хвороста. В течение всей работы в мастерских главного скульптора дочка Бака только несколько раз мельком попадалась на глаза Тутмосу, и никогда, даже во сне, он не мог и подумать, что главный скульптор прочит свою дочку ему в жены. По правде сказать, он не помнил ее лица. Оно не произвело на него такого впечатления, как когда-то лицо девушки у колодца. Но тут главное в том, что он, Тутмос, стал человеком, который может жениться, – сейчас он достиг такого положения, что сам мастер сватает за него свою дочь!
Волна радости и гордости переполняет его душу. Тутмос даже не знает, что ему ответить главному скульптору. Очевидно, Бак и не ждал никакого ответа. Он лишь быстро кивнул Тутмосу и удалился, прежде чем самообладание вернулось к юноше.
Некоторое время Тутмос сосредоточенно изучал песок под ногами. Потом он спросил:
– Ипу, ты слышал, что сказал Бак? Ипу! Ты слышал?
Но тут молодой скульптор заметил, что, к его огорчению, рядом с ним никого нет, Ипу ушел.
Тутмосу так и не удалось поговорить с Ипу – ни вечером, ни утром следующего дня. Лежанка была пуста. Он долго не мог заснуть: картины будущего сменяли одна другую перед его глазами. Он видел свой будущий дом, сад вокруг него, свою мастерскую, работу и развлечения. Все это представлялось ему во всех подробностях, со всеми мелочами. Тутмос проснулся утром, после короткого тяжелого сна, когда небо над горизонтом только еще начало розоветь. Рядом лежал его друг. Тутмос пытался растолкать спящего, но так и не смог его разбудить. А ведь корабль должен был отплыть на рассвете, и Тутмосу пора было уходить!
Он наклонился над спящим другом, сказал: «С миром, Ипу, оставайся с миром!» – прижался щекой к его щеке. Но запах пива, которым разило от спящего, заставил его отпрянуть. Неужели он пьян? Это впервые в его жизни!
В любое другое время Тутмос задумался бы и обиделся на Ипу. Но в это утро его душа была настолько переполнена радостным ожиданием, что уже ничто не могло омрачить его настроения. Тутмос вскочил на ноги и потянулся, разминая затекшее тело.
Утренняя прохлада, ласкавшая его кожу, показалась ему особенно приятной.
Тутмос еще вечером попрощался со своими товарищами по работе, с главным скульптором и его семьей.
Бак ни одним словом больше не намекнул о своем намерении выдать дочь за Тутмоса.
