— А я твой сын, я просидел двадцать лет, и ты даже ни разу ко мне не пришел. Я тебе ничего не сделал! Я ведь убил ее. Ее больше нет!
Аженор презрительно сплюнул.
— Дурак! Двадцать лет тюрьмы из-за какой-то шалавы!
— Но зато я отомстил!
— А я говорил тебе, я все время говорил тебе: не женись на ней! Я предупреждал тебя, что любой может поиметь ее без всякой женитьбы.
Они совсем забыли про Шерли, которая стояла тут же и с ужасом слушала их. Но им было не до нее. Слишком много слов накопилось у них друг для друга за эти долгие двадцать лет. Сил сдерживать их больше не было, и они кричали, пытаясь докричаться друг до друга, словно два глухих человека.
— Ты стал посмешищем. Мой любимый сын, помощник, мастер на все руки! Мой друг! Послушал продажную бабу, пошел работать на чужих людей. А все ее советы. Вот и получил по заслугам.
— Она мне врала, все время врала. А я... Да я просто любил ее. — Клементину заплакал впервые за двадцать лет.
Шерли вытерла свои слезы, подошла к нему и, обняв, повела к себе.
Клементину сел за стол и долго смотрел в одну точку. Он сидел так час или два, пока его глаза не наткнулись на заметку в газете, что лежала на столе у Шерли. Клементину прочитал крупный заголовок: «Предполагаемый убийца помещен в клинику». Ом быстро прочитал всю заметку и узнал, что сын Сезара Толедо, Гильерми Толедо, подозреваемый в убийстве Гуго Гоувейа, помещен в специализированную клинику для наркоманов строгого режима.
«Что же, — решил Клементину, — сначала ты заплатишь мне сыном, Сезар».
Не прошло и нескольких дней, как в специальной клинике для наркоманов появился новый санитар.
Он вошел в палату, где на белой высокой кушетке с маской на лице лежал сын Сезара Толедо. Подошел поближе и наклонился к самому его лицу. Глаза парня были закрыты, он тяжело дышал. Санитар вспомнил слова доктора: сильная ломка... «Жалко, что ты не слышишь меня, но я все равно скажу тебе все. По вине твоего отца я потерял двадцать лет жизни, потерял семью, работу, совесть. Я заставлю пережить его то, что пережил я. Но для начала избавимся от мучений».
Он взял скальпель и потянулся к проводку, по которому кислород поступал в маску.
За его спиной послышались шаги, он отдернул руку и обернулся. Перед ним стояла женщина, с которой он давно мечтал познакомиться.
Клара поставила сумку на стол и вынула оттуда пакет:
— Его мама передала вещи...
Лицо женщины было бледно, она расстегнула ворот синей кофты.
— Можно мне воды?
Клементину поднес ей воды и пошел провожать до машины, не оглянувшись на спящего Гильерми.
— Это отличная клиника, наконец, Гильерми оказался там, куда ему давно следовало бы попасть. — Энрики удобно расположился за столом и бегло просматривал документы. — И все это устроил Александр. Мы все считали его маленьким мальчиком, студентом, а он незаметно превратился в настоящего адвоката. Представляешь, как он здорово все организовал, привез родителей из Зальцбурга, встретился с судьей, договорился перевести Гильерми из тюремной больницы в клинику, добился разрешения на посещения. Отец прав, на Александра получился настоящий адвокат.
Анжела видела, что у Энрики давно не было такого приподнятого настроения. Знала она и причину этого отличного настроения: Вилма и дети вернулись домой. Анжела приложила к возвращению Вилмы свою руку, вернее, ноги — взяла и слетала в Рио. встретилась с Вилмой и постаралась убедить ее вернуться в Сан-Паулу. До сих пор она не могла себе честно сказать, зачем она это сделала. Да, ей было жалко Энрики, жалко его родителей, безумно переживавших их разлад, отсутствие внуков. Им и без этого досталась масса хлопот с непутевым сыном. Анжеле захотелось помочь им, внести хоть какой то покой в растревоженные и больные души.
Клара напрочь отказывалась понимать ее благородство: «Ты же любишь Энрики и всеми силами возвращаешь ему Вилму». — «Но мне мешает не Вилма, а сам Энрики. Если суждено, то он когда-нибудь поймет, что я для него идеальный вариант, но он сам должен прийти к этому выводу...»
Энрики поймал рассеянный взгляд Анжелы, сидевшей за компьютером.
