Но если говорить честно, класс, описанный с одной точки зрения, будь то учительский стол или какая-нибудь из парт, — это еще не класс.
Самое существенное свойство класса в том и состоит, что в нем нет главных лиц, нет единой точки отсчета.
У класса есть общая жизнь, есть общий знаменатель, который можно вынести за скобки; но действительная жизнь останется там, в скобках, в огромном многочлене взглядов и происшествий, о которых учитель — или всякий, кто смотрит на класс со своей парты, — и не подозревает даже…
Когда Алексей Алексеевич Каштанов поддался минутной ярости и принял предложенное ему место старшего воспитателя, ему казалось, что не только его жизнь, но и жизнь всех учеников 18-й школы-новостройки переменится почти мгновенно. А на самом деле почти никто из учеников долго не замечал никаких перемен. Каждый жил своей жизнью, у каждого свои события, до которых Каштанову Алексею Алексеевичу дела не было хотя бы потому, что он об этих событиях, составлявших истинную жизнь класса, не знал и не мог знать.
И, бросив самый беглый взгляд на класс Каштановой из-за учительского стола, или из-за кафедры, как любил говорить Каштанов, какую же точку зрения мы изберем, с какой парты посмотрим теперь на наш девятый без буквы класс?
Да с какой угодно, с любой.
Потому что, повторюсь, они все, эти парты в классе, принципиально равноправны. И не сетуйте, пожалуйста, на то, что в этой книжке слишком много имен и фамилий.
Наш герой — класс, а в нем, как-никак, тридцать с лишним человек. Разве упомнишь всех сразу? И Каштановы, как и все учителя, долго путались, называли Машу — Ларисой, Клаву Керунду — Таней Прониной, а Таню Пронину Галей Полетаевой. Очень трудно обрести свое имя в классе!
Но Фокина, злодея Володю Фокина, все запоминали с первого взгляда и первого раза.
Поссорившись и даже подравшись с Володей Фокиным, Галя Полетаева, как это часто бывает в жизни, вскоре и помирилась с ним; но теперь они больше не выясняли отношений, теперь они были друзья; теперь Галя Полетаева могла безнаказанно и безбоязненно болтать с Сашей Медведевым и обсуждать с ним запутанные свои сердечные дела, что доставляло удовольствие и той и другому.
— Ну какой же ты Дон-Жуан, Саш? — говорила Галя, взяв Сашу под руку и прохаживаясь с ним на перемене, на виду у всех. — Дон-Жуан всех побеждал, а ты?
— А может, я современный Дон-Жуан. Может, мне главное — любить, а не побеждать.
— И кого же ты любишь? Ну, кого? Ну, скажи, ну что тебе, жалко? Скажи, а?
Возможно, Галя ожидала, что Саша признается в любви к ней, и она уже выбирала подходящий ответ из имевшихся на этот случай заготовок, но длинный Саша Медведев нагнулся к ней и объявил, что он всех любит… Девчонок — всех!
Галя долго смеялась, чтобы скрыть досаду.
— Ну и как же я буду с тобой гулять, Саш, если ты всех любишь? А?
И вправду, как с таким гулять? На следующей перемене он вокруг Клавы Керунды, королевы Семи ветров, вьется.
Но и Керунда ему:
— Саша, Александр! Ну что ты за человек? Ведь Галя Полетаева тебе записочки пишет на каждом уроке, целые письма! Ведь все знают!
— Нет, я прямо потрясаюсь, — возмутился Саша. — Откуда всё знают? У Полетаевой с Фокиным сложные отношения, расстались давно, а всё никак не разберутся. Вот она мне и рассказывает, совета просит, вот, посмотри, — неосторожно протянул записку доверчивый донжуан Саша Медведев, и тут случилось несчастье: налетела на них Лида Горюнова по прозвищу Гоша:
— Это что? От кого? Кому?
— Да это Полетаева пишет записки Медведеву, так, ерунда всякая, делать нечего.
Саша спрятал записку, он даже и не помнил потом, что Гоша подходила.
Ах, школьные записочки, школьные записки! Сколько счастья, сколько несчастья, сколько драм и трагедий связано с ними! Сколько тревожных минут! Какие страсти в двух-трех быстрых словах! Как ломались судьбы, когда записочки эти, ненадежной почтой — от парты к парте — пересылаясь, не по адресу попадали! Сколько героизма проявлено школьным человечеством, не выдавшим тайну записки учителям, и сколько скандалов, оскорблений, сколько мученичества принято, сколько народу из школы исключено из-за историй, начавшихся пустяковой запиской!
