Повел глазами по заречью, по голубым дальним холмам — тихо. Тихую службу посылает Господь, а вот Ивану Петровичу всю жизнь достается.
Встали перед глазами псковские башни и башни игрушечной крепости в уютной московской горнице.
«Господи!» — помолился об Иване Петровиче и каждою кровинкою своею ощутил, как же он не хочет, чтоб явился сюда хоть один татарин…
Торопясь в Серпухов, к первому в жизни полку, Василий Иванович сгоряча желал себе прихода хоть какого-нибудь мурзы, бея, бека, но в Серпухове эта глупая блажь быстро сошла с него.
Сторожить покой показалось куда как дорого, нежели — пусть со славою — кого-то побивать, гнать, в плен ловить.
Сначала Василий Иванович испугался: неужто он трус? Рисовал себе страшные картины многолюдного свирепого нашествия, сражения в кольце врагов — нет, не чувствовал смертной тоски! И много так себя испытывал, много спрашивал опытных бойцов и согласился наконец признать: благодарность Господу за дарованную тишину и за покой — есть признак возмужания.
— Князь! Князь!
Василий Иванович вздрогнул. Через Оку переправлялись трое всадников. Разведчики.
— За сто верст ездили, о татарах ни слуху ни духу. Донских казаков встречали, говорят, на сакмах пусто. Лето было жаркое, трава выгорела. По такой степи в поход идти — коней потеряешь.
К Василию Ивановичу подъехал второй воевода князь Иван Шестунов, сказал с горечью:
— Чего мы тут стоим? С таким полком ко Пскову надо поспешать, Обатуру бок продырявить.
— Заслонять Москву — дело не последнее, — возразил Василий Иванович.
— Да кабы было от кого!
— Потому и никого, что мы тут есть.
— Не помогли в позапрошлом году Полоцку, не помогли Лукам Великим, а ныне Пскову ниоткуда нет помощи! — в сердцах сказал Шестунов и поглядел на умного Шуйского, словно это он ставил полки в Серпухове, на Волоке Ламском, большую силу держал в Новгороде, в украинных городах, в Ливонии…
— Не горячись! На царя нашего недруга его со всех сторон ныне ополчились. Не слышал ты, что ли, генерал Делагарди Нарву взял. То великий убыток государю. Еще неизвестно, где наш полк будет государю Ивану Васильевичу надобен.
Разговорился и был недоволен собой: молчание — золото. О молчании пространного доноса не составишь.
Горячность князя Шестунова была искренней, стремление идти ко Пскову стало уже общим стремлением русских воевод. Царь знал о нем не от одних шпионов, но прежде всего от сына, от царевича Ивана Ивановича.
Жизнь в Александровской слободе после возвращения государя из Старицы была такая размеренная, молитвенная, обыденная, словно войны в царстве не случалось уж сто лет.
Царевич Иван воспламенялся гневом, приходил к отцу, на коленях просил дать полк, чтоб идти на короля, пока Псков жив.
— Хочешь славой со мной сравняться? — мрачно отшучивался Грозный. — Опоздал. Я Казанское царство покорил двадцати трех лет от роду.
— Государь-батюшка, отец мой милый! Не о славе думаю, о спасении Пскова, о спасении твоего царства! — в отчаянье бился головой об пол Иван Иванович.
— Мое царство Бог спасет.
И однажды царевич не сдержался.
— Трус! — кричал отцу в глаза. — Ты и в Казани был трус, воеводы просили, чтоб ты шел с полком на приступ, а ты Богу молился.
— А я Богу молился, — сказал Грозный, глядя, как яростен его сын и как беспомощен. — Я и теперь помолюсь.
— Но Обатура можно разбить наголову.
— А если он тебя разобьет?
— Отец, польское войско измучено осадой, оно потеряло лучших бойцов. Ведь и нужно-то — показаться. Неужели ты боишься, что слава сыну твоему достанется! Да я всю эту славу положу до единого гроша к подножию трона твоего.
— Пошел вон! — заорал на Ивана-меньшого Иван-большой.
Царевич понял: отец скорее убьет его, чем отпустит на войну с королем. Победа, добытая сыном, государю всея Русии была страшнее падения Пскова. Иван чувствовал: отцова неприязнь обрушилась на головку ласковой, беременной Елены. Так ждал внуков, а теперь на живот невестки смотрит брезгливо, подурневшее лицо юной женщины ему отвратительно. При виде Елены сопит, фыркает, отворачивается…
Уехать бы — не пускает.
34
В конце октября князья Шуйские Василий Иванович да Андрей Иванович воротились с полками в Москву. Государь позвал их в слободу.
