— Евон как, — удивилась Василиса. — Плачет.
Она подождала, но Александра все не успокаивалась. Василиса подумала и подошла к самой кровати.
— Слезами горе не зальешь, — негромко, чтобы только дать о себе знать, сказала Василиса.
Александра испуганно вскочила и села на край кровати.
— А может, горя-то и нету, — продолжала Василиса. — У бабы, как у курицы, глаза на мокрое место поставлены.
Александра, не переставая всхлипывать, по-прежнему смотрела на нее с испугом.
— Пойдем-ка, бабонька, ко мне, — вдруг предложила Василиса. — Я самовар поставлю, чай попьем.
Александра, отказываясь, замотала головой.
— Пойдем, пойдем, не ерепенься, — решительно сказала Василиса. — Я на тебя зла не имею, и ты на меня не имей. Нам с тобой делить нечего.
Она привела ее в дом и усадила у стола, Александра то всхлипывала, то начинала икать.
— Не могу, когда бабы плачут, — обращаясь к опешившей Тане, которая лежала в кровати, объяснила Василиса. — Для меня это нож острый по сердцу. Жисть как пятак — с одной стороны орел, с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что и с той и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки! — Она вздохнула. — Много плакать будем — сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
— Ну? — вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара. — Он, ли че ли?
— Нет, — замотала головой Александра. — Это из-за мальчика, из-за сына.
Она взглянула на Василису и умолкла.
— Ты расскажи, — попросила Василиса, — легче будет.
— Легче не будет. Я чай подожду, чтобы запивать. Так не могу.
Александра промолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
— Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в трудармию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету.
Она опять всхлипнула.
— Скоро чай будет, — напомнила Василиса.
— Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
— Скоро чай будет, — опять сказала Василиса.
— Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: «Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу».
— А ты? — вся подавшись вперед, спросила Василиса.
— А я ему отвечаю: «Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись». — «А скоро ты меня найдешь?» — спрашивает он.
— Ой ты! — ахнула Василиса.
— «Скоро, — говорю, — сынок, очень скоро». Он и пошел от меня. «Ау! — кричит. — Мама, ищи».
Василиса, замерев, ждет продолжения, Александра молчит.
— Так и ушел?
— Ушел.
— А не сказал, где искать-то?
— Нет.
— Спросить надо было, допытаться.
Александра бессильно пожала плечами.
Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
— Собралась я, — грустно сказала она. — Пойду дальше.
— С Богом, — благословила ее Василиса. — Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.
* * *
В последнее время Василий все чаще и чаще жалуется на поясницу. Он сидит на кровати и, раскачиваясь, пробует размять спину. При этом он морщится и кряхтит, на его измученном лице в рыжей щетине блестят капли пота.
— Ох, — стонет он, — подсидела, окаянная, скараулила, нечистая сила! Хошь бы на минутку отпустила.
Обессилев, Василий ложится и закрывает глаза. Спокойно лежать он тоже не может и опять приподнимается.
— Васька! — кричит он в открытую дверь.
Никто ему не отвечает.
— Васька!
Васьки нет.
После работы к Василию приходит Петр.
— Ты накажи Ваське, чтоб заглядывал ко мне, — говорит Василий. — А то круглый день один. Умру, и никто глаза не закроет.
— Как у тебя? — спрашивает Петр.
— Чего как? Сам видишь как. Вся спина книзу опускается. Хошь караул кричи.
