— Выкинь дурь-то из головы, — бесцеремонно произнес князь Василий. — Истинно дурь это в тебя втемяшилась. Да все как вскинутся противу нас с тобой, рухнем мы в грязь. Воистину из князи в грязи.
Софья была натурой упрямой и своевольной. Она была уверена в Юдине, в Хованском, в стрельцах, коих она облагодетельствовала, открыла им погреба и казну, поименовала надворной пехотой, то есть своею опорой. Они не выдадут, они, как уверил ее Юдин да и сам стрелецкий голова, батюшка Князь Иван и Хованский, будут стоять за нее горой.
Опять же женитьба царя Ивана была делом решенным — до поры до времени скрываемым ею ото всех и даже от самого братца. Она и невесту ему приглядела — ладную, крепкую, собою миловидную — Прасковью Салтыкову. Род знаменитый, старинный, прославленный. Сама девка с виду рожать будет безотказно, лишь бы семя у Иванушки было доброе. Уж она братца просветила по части мужеских радостей, уж бабу ему опытную подсунула, и та его всему обучила. Сказывала царевне, что уж Иванушка во вкус вошел и семени у него много и на запах оно сгодное. Молодка та была гулящая, опытная по части плотских утех, и Софья на нее понадеялась.
— Нет, князинька, ты как хочешь, а я к сему делу приступилась и уж от него не отойду, — сказала она, тряхнув головой. — Юдин станет стараться — ему я чин посулила и награжденье.
— Ну и что? Да николи на Руси не бывало, что баба царским венцом была венчана. На смех тебя подымут, помяни мое слово. Греха не оберемся…
— Погодим, Васенька, как оно обернется. А то и отступимся, коли, как ты говоришь, на смех подымут. — При этих словах сердце в ней взыграло, и она дала ему выход:
— Худо ты обо мне думаешь, князинька мой. А я все наперед расклала, и вышло, что удача будет. Мне и бабка Агафья, ведунья известная, гадала и на воске, и на картах, и фасоль раскидывала. И всякий раз выходил выигрыш.
— Хрен цена твоей бабке и ее гаданью, — сердито буркнул князь. — Коли ты меня слушать станешь, как прежде слушалась, то все ладом пойдет.
— В этом деле, Васенька, я сама себе госпожа, — самолюбиво бросила Софья.
— Ну, как знаешь. Живи своим умом и на меня не пеняй, ежели что.
— Не серчай, князинька, — примирительно заговорила царевна. — Разве же я могу без тебя, разве не отдалась я тебе вся, и свою девью честь, и все желанья безоглядно? Нету мне без тебя жизни. Но уж коли начала я таковое рисковое дело, дозволь мне его и закончить. Молилась я Пресвятой Богородице и святым угодникам, просила заступленья и покровительства. Глядишь, и дойдут мои молитвы. И ты помолись.
— Я-то помолюсь, — все еще недовольным тоном произнес князь. — Да только впредь, коли задумаешь что, прежде совет со мною держи. Чтобы промашки не дать. Высоко мы с тобою вознеслись, Софьюшка, тут каждый шажок соразмерять надобно.
— Разве ж я не понимаю? Разве я тебя когда-либо ослушалась? Да только тут сам Алексейка Юдин набился да князь Хованский его подвиг, — нашлась она. — А тебя в те поры близ меня не было, вот я и решилась, — все это она выговорила с легким сердцем, дабы ни малейшей тени не легло на их отношения. Она и в самом деле уже начинала раскаиваться, что затеяла столь рискованное дело без совета с князем Василием. Все-таки он оставался главным в их отношениях, несмотря на ее звание правительницы, несмотря на то, что имя ее поминают в церквах рядом с именами молодых царей Петра и Ивана.
Но женитьба Ивана была все-таки делом решенным. Впрочем, и князь Василий сей проект одобрил. Коли Иван в самом деле мужчина годный к супружеству, отчего ж не испытать его. Может, и в самом деле произведет наследника, и тогда все можно будет повернуть по-другому. Впрочем, он еще не придумал, как оно обернется в этом случае, но ему одно было ясно: расклад сил изменится. В пользу ли Милославских, он еще не знал. Но, несомненно, изменится.
Следовало соблюсти старинный обычай: смотрины невест. Как водится, свезли в Москву, в Грановитую палату, девиц с ближних городов и из самой столицы — боярских и дворянских дочерей родовитых фамилий. Самых что ни есть пригожих. Лестно было: а вдруг молодой царь остановит выбор на дочери — стало быть, коронуют ее царицей.
