Но когда он выбирает правительство и работодателя, или когда соглашается с законом, он обязательно скажет, чтобы оправдать свой выбор, что погоду заказывают и предсказывают одни люди, а делают её совсем другие».
Вот такая неожиданная, я бы сказал, изворотливость примитивной логики убивает меня, например, наповал.
А вы говорите – книги!
Ему не до книг! Он ведь, извините, работает, а не находится в плену у иллюзий, которые плодятся в головах бездельников. Ведь этот человек, для которого вся музыка уложилась в три аккорда, а вино, по его мнению, – ритуальный напиток рафинированных интеллигентов, аристократов и педерастов, он же эту свою убогую «мудрость» будет передавать из уст в уста! Он сам вырос на этой, простите, «народной мудрости». Она была той «питательной» средой, которая отравила его сознание. И теперь норма для него – грязь. И свою, родную грязь он нам навязывает как норму.
Как быть с этой врождённо-приобретённой тупостью? С этим особым, я бы сказал, свойством ума, которое не лечится и не проходит само, а способно лишь трансформироваться в хитрость, в подлость, в предательство. То есть, в те качества, которые всегда были причинами страдания миллиардов людей.
А ведь люди, утверждающие, что их представления об устройстве мира и о жизни вообще и есть самые верные, они же и в самом деле в этом уверены!.. Причины зла потому так легко ими доказуемы и воспринимаются как само собой разумеющееся, потому что служат для них оправданием. Оправданием каждого их шага. Даже если шаг этот называется – предательство.
Для них ведь предательство иногда допустимо.
Но, что бы они там ни говорили, я думаю, что главное – это не то, о чём все говорят. Главное – это то, о чём все умалчивают.
Поэтому, если обстоятельства складываются таким образом, что выжить может только подлец, то они (выжившие) в этом случае скажут, что выжил сильнейший.
А если же вам всё же повезёт раскачать носителя этой логики на откровение, то вы услышите примерно следующее: «Я туп и ограничен. Я грязен. Помыслы мои тоже, простите, нечисты. Желания мои низменны».
Ты говоришь ему: «Ну, раз ты всё это осознаёшь, выбирайся из грязи! Живи как человек. Будь счастлив!»
И вдруг его скотская логика рушит все твои представления об этом мире и о людях его населяющих…
Он отвечает: «Ты тоже грязен. Помыслы твои мерзки, а желания твои куда отвратительнее моих. Просто ты это скрываешь, а я нет. И поэтому ты хуже меня».
И он уверен, что это так.
И тут ты начинаешь понимать, что между вами не стена, которую можно было бы перелезть, обойти или разрушить, а непреодолимая бездонная пропасть. Пропасть, окружающая тебя со всех сторон.
Когда-то, когда второсортная литература и дешёвое кино только начали просачиваться в наш, уставший от советской пропаганды, мир, в те, теперь уже такие далёкие времена, я услышал в свой адрес обвинение в том, что, якобы, прячусь от действительности за книжными полками, на которых, в нарисованных максималистами мирах, живут какие-то неестественно красивые и по-настоящему любящие друг друга люди, цель жизни которых какое-то там светлое будущее, основанное на, прямо-таки, ни дать ни взять, ветхозаветной любви к ближнему и отрицании зла, как нормы жизни. Между тем как зло, по словам моих обвинителей, является не только нормой, но, простите, чуть ли не побудительным мотивом для существования добра. И поэтому они не просто мирятся с этой действительностью, а почти приветствуют её, как одно из явлений природы, к которому надо привыкнуть. Не вычёркивают из своей жизни, не борются с проникновением грязи в их жизнь, а просто учатся с этим жить.
Я не учился жить с «этим» и не менял своего отношения к всеразрушающему злу, принимающему порой самые причудливые формы, чтобы усыпить бдительность, и тем или иным способом завладеть умами людей. Я оставался в своей крепости, построенной величайшими умами всех времён и народов, из кирпичей трезвой мысли. В крепости, стоящей на фундаменте из трудов философов древности. И пусть связующим раствором для строительного материала был всё-таки романтизм, это был здоровый романтизм. Романтизм, не мешающий здравому смыслу. А уж здравый смысл романтизму никогда не мешал.
