Впрочем, такая характеристика его принижает, можно подумать, что он был всего лишь игрок. Нет. Норт умел становиться своим, не притворяясь и не сентиментальничая, входил в положение каждого, и при этом стоял прямо, не опускаясь на корточки.
Я вовсе не сравниваю себя с Нортом, мне до него далеко, как до уха Будды. К тому же, я в этот момент был не так бескорыстен, как он. Но коли уж я здесь оказался, и, как утверждает ГМ, неслучайно, глупо ходить чужаком, подавляя в себе недоумение и претензию.
— Никогда не видел такого удивительного кольца, — сказал я, деликатно задержав руку дамы в своей ладони.
— Кольцо Гала, — пропела она с ноткой интимности, посланной по рядам, будто стояла у края фэшн-площадки. — Черненное серебро и красные кристаллы.
Руку она продолжала держать в моей, без особого чувства, но все же не мешая мне в полной мере насладиться кольцом.
— Похоже на свернутую змею с красным глазом.
Девушка слега подернула плечом и мягко убрала руку.
Было видно, что это сравнение — совсем не то, чего она ждала. Ее собственное воображение, видимо, давно зациклилось на цене.
Ее явно смущал мой внешний вид. В нем, вообще говоря, не было ничего необычного, но не было и того, что позволило бы ей мысленно прописать меня в одной из сфер. Кажется, это теперь называют дресс-кодом. К одежде я был невнимателен, в чем ходил народ нижней сферы, не помнил, а потому и не мог оценить степень своей небрежности.
Я едва подавил в себе желание развернуться в ответ и навсегда покинуть это комфортабельное подземелье через ту дыру, через которую я в него проник. Двор, в который выводила дыра, теперь представился мне уютным и почти родным. Но там, вспомнил я, меня поджидают хлебосольные индусы, с которыми я так и не сумел объясниться.
Какой я, к черту, Теофил Норт?
Усугублял чувство дискомфорта сквозняк, который я почувствовал еще в лифте. На пороге апартаментов Пиндоровского он приобрел силу лилипутского урагана. По этому случаю, как уже наверняка догадался внимательный читатель, я вынул из кармана подаренный мне Корольковым платок и звучно высморкался. Девушка посмотрела на меня с ужасом, на дне которого я уловил, как мне кажется, вибрацию восторга.
— У вас сегодня дефиле? — спросил я, чувствуя позывы тошноты.
— Через неделю.
— И что же нынче, так сказать, в моде?
— Если коротко: асимметрия. Хит — высокие талии, напоминание о восьмидесятых. Вход по приглашениям.
Она еще раз дважды по вертикали — сверху вниз и снизу вверх — оглядела меня. Я неловко, стараясь выказать запоздалое почтение к масонскому обряду, засовывал платок обратно в карман.
Разговор не складывался. Теофил, наблюдавший за нами, закурил необязательную сигарету, чтобы не рассмеяться. Но прокол с платочком, использованным без сомнения не по назначенью, раскрепостил меня до развязности.
Рывком, как близорукий маньяк, я приблизил лицо к даме, можно сказать, бросил его к узким ее глазам, так что разглядел плавающих в дыму мушек:
— Иван Трофимович не ценит вас, — прошептал я почти сладострастно.
— А вы откуда знаете? — испугалась она, как и было запланировано. Я понял, что мое скандальное высмаркивание, начинает работать на меня.
— Одеваетесь у Версаче?
— У Донны Каран. А вы откуда знаете?
— Я так и думал. — Что она, однако, заладила? — Сургучный костюм. Это ее стиль.
Только бы она не спросила в третий раз, откуда я это знаю. Долго блефовать я не мог.
— Вас зовут Лала?
— Катя.
— Трогательное имя. Как у русской императрицы. Я, увы, не вхожу в число вашей избранной публики, но по случаю знаком с академиком Антиповым…
К счастью, я не успел сымпровизировать благодарственный монолог академика из книги отзывов, потому что Катя опередила меня.
— Иван Трофимович его терпеть не может, — произнесла она с той степенью личной брезгливости, с какой экономки говорят о вкусах хозяина.
Одного я, во всяком случае, добился — передо мной была уже не королева подиума.
— Уверяю вас, он отвечает ему тем же. Мне кажется, старик боится, что Иван Трофимович уволит его из академиков. Он ведь может?
Лала-Катя смерила меня взглядом, который говорил о смехотворности моих сомнений.
